"Лев Кассиль. Диско" - читать интересную книгу автора

В деревне его называли шутя "Катаплазмой", что значит "припарка".
Лопес Сальваро был придирчивый человек, взыскательный и остроглазый.
Замечая какой-нибудь недостаток в работе, в доме или на улице, он
останавливал виновника, брал его за пояс и, слегка покачиваясь, как бы
прикладываясь то одной, то другой щекой к груди собеседника, втолковывал ему
различные простые правила о том, как подобает вести себя истинному испанцу,
как следует работать на общей земле и как каждый должен теперь заботиться
обо всех - иначе что же это будет, вообразите себе сами! Он оставлял затем
совершенно изнеможенного этими поучениями собеседника, и тот хлопал себя по
ляжкам, цедил вдогонку сквозь зубы: "О, Катаплазма! Пристал, как настоящая
припарка".
Но сегодня все было готово без "припарки". И когда на шоссе раздался
торжествующий рев сирены, а смуглоногая детвора деревни махнула через заборы
и сады прямиком к мосту, Лопес Сальваро осмотрел скамьи в саду, накрытые
одеялами, большой стол, круглые противни, ряды кувшинов с вином, большую
миску с огнедышащей водкой из маслин - и остался доволен.
Трубя и громыхая, Тонио Шоколад ворвался со своей желтобрюхой машиной
на главную площадь Лаванки. Дверцы лимузина мигом раскрылись, и растерянных,
моргающих моряков приняли на руки. Уже знакомый морякам возглас "Вива
Руссия!" раскатился по окрестностям и отдался в ближайшем ущелье. А потом и
помполит, и старый боцман с мотористами, и председатель судкома сразу
увидели за крышами окрестности Лаванки: речку вдалеке, и белые развалины -
следы недавнего налета, и далекие розовеющие апельсиновые плантации, откуда
ветер доносил аромат зрелых фруктов, и горы за ними, - все это сразу стало
видно им, так высоко качали советских моряков. Им не дали ступить и затем на
землю! Их брали под руки, а под ноги подстилали половички, дорожки, ковры и
так провели их к дому Лопеса Сальваро.
Старик приветствовал их поднятым кулаком, сжатым по обычаю Народного
фронта.
- Маринос! - сказал он. - Маринос дель барко русса!... Моряки
советского корабля! Мы никогда не забудем чести, которая оказана нам. Весь
мир знает, что вы храбрые люди, смелые люди. Вы друзья нашего народа, и -
карафита! (черт возьми!)-меня остальное не касается. От меня до политики так
же далеко, как отсюда до неба, а отсюда до неба так же далеко, как от меня
до политики.
- О Катаплазма, - сказал Тонио Шоколад, хлопая его по плечу своей бурой
ручищей, - до неба далеко только тогда, когда по небу не летят бомбовозы, а
иначе кажется, что оно совсем рядышком.
Все расхохотались, и шутка Тонио пошла гулять по деревне, передаваемая
из ряда в ряд через толпу и дальше - от дома к дому. "О, Шоколад! Это такой
комик!..."
Но тут, расталкивая толпу, к морякам подбежали две пожилые
простоволосые рыдающие женщины.
- Дети!... - закричали они, перебивая друг друга. - Дети! А где наши,
где наши сыновья?!
- Мой убит под Мадридом...
- Мой не дошел до Мадрида, он был убит здесь, вон на той улице.
Прилетел аппарато, и все рухнуло. Мы лежали все, но мой Пабло уже не встал.
Они обнимали моряков, припадали растрепанными головами к их плечам, и,
как боцман ни прятал за спину свои руки, одна из женщин все-таки поцеловала