"Иван Катаев. Под чистыми звездами (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

во мрак, сразу тревожно воскликнули:
- Кайгородов!..
Насторожившись, вытянули шеи, кто-то привстал на коленки, но его,
видимо, сердито дернули снизу, и высунувшаяся голова пропала. На экране
белогвардейцы творили расправу, металась скотина, бегали ополоумевшие
бабы, плакали дети. И все это было очень знакомо и понятно здесь, на
Уймоне, где всего тринадцать лет тому назад кипела кровавая мешанина,
жесточайшая за всю историю сибирской гражданской войны, где при
Кайгородове рубили и пороли каждого десятого, - и память о тех годах была
жива. Да и местность в картине очень походила на алтайские предгорья.
Кончались части, треск аппарата смолкал, обрывалась вторая жизнь,
ловкая и стремительная. Снова победно выступали звезды, еще вольней шумел
поток, прохлада живой, все углубляющейся ночи становилась ощутимой.
- Давай кого другого вертеть! - крикнул механик, доставая ленту из
третьей коробки, - Тебе, брат, телячий хвост крутить, а не динаму, - мирно
сказал он какому-то малому, выполнявшему эту почетную обязанность.
Действительно, тот крутил неумело, рывками, то слишком усердствовал, а то
вдруг замедлял, видно зазевавшись на картину, и свет слабел, почти угасая.
- Становись другой кто-нибудь, - повторил механик.
Тут многие повернули головы к Тимке Вершневу.
- Вот Тимка сумеет... Эй, Тимка!.. Вылезай, чо ли!..
Вершнев сидел с краю, впереди меня, рядом с Таисьей. Перед началом
картины он устроился удобно, положив соседке голову на грудь, та крепко
обняла его. Так и полулежал он примерно до середины первой части, потом
приподнял голову, неотрывно уставившись на экран, а к началу второй и
вовсе выпрямился и даже, когда Таисья стала опять клонить его к себе,
нетерпеливо снял с своего плеча ее руку.
Теперь она зашептала ему:
- Не ходи, Тимочка, чего тебе там, сиди тута...
Но он вскочил и направился к аппарату.
Дело у него пошло отлично, свет сиял ровно, не мигая.
Разгорались бои, в лесистых горах сходились партизаны.
Красиг.ая девушка, верная, храбрая и предприимчивая, пробиралась в
монастырь, заглядывала в подвальное оконце, видела своего брата,
измученного, заросшего диким волосом. Пленники томились смертной мукой,
назавтра их ожидал расстрел. Зрители, вполне захваченные ходом действия,
то замирали в чуткой тишине, то ахали и бурно волновались.
Тимка, открутив три части, вдруг отошел от динамо.
- Ты куда? - удивился механик. - Устал, что ли?
- Уставать тут не с чего, - мрачно сказал Тимка. - А вертеть больше не
буду. Смотреть хочу.
- А отсюда разве не видно?
- Мешает.
Не возвращаясь на старое место, он уселся впереди всех и, не взирая на
уговоры и просьбы, наотрез отказался крутить.
Тогда вызвался тот дюжий колхозник в поярковой шляпе, и динамо снова
заработало исправно.
Красивая девушка скакала, скакала по лесам и долам, пригнувшись к шее
коня, тяжелая коса ее билась за плечами. Не лицом, но смелостью движений,
зрелым и легким станом, еще чем-то походила она на Аполлинарию... И вот