"Иван Катаев. Под чистыми звездами (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

жесткий иван-чай розовеет в траве, темный старый гриб торчит, - что может
быть ближе? - самое простое, северно-русское, известное с детства. И те же
запахи, та же скромная прохлада. А оглянуться шире - все это на горе и
куда-то летит с нее кувырком, и раскрывается бездна, и таинственно грозят
дальние хребты... То, что привык понимать как Юг, как самое далекое и
необычайное. Думаешь: куда ж это меня занесло!.. Азия, в двухстах
километрах монгольская граница...
Меж тем мы и в самом деле уже забрались высоко. Когда в просветах
открывалась Уймонская долина, взгляд падал, как с высоты полета, и
скользил далеко, через всю ее затуманенную ширь, катившую последние волны
закатного света. Неясно маячили над мглою горизонта Терехтинские белки.
"Они дымчато порозовели. Только воздух отделял их от нас, - гигантские
массивы чистого, сладкого воздуха, заполнившего эту впадину земли.
По мере подъема растительность на горе постепенно менялась. Лошади
продирались сквозь цепкие заросли малинника, усыпанные спелыми темными
ягодами. Прозрачно рдели повсюду кисти красной смородины. Мы уже давно
вступили в эту зону великого ягодного сада, опоясавшую все предгорья Алтая
Там и здесь между березами зачернели лиственницы, худые и будто вечно
обтрепанные ветром. И все чаще стали попадаться выкошенные поляны; важно
стояли на них высокие стога, их долгие тени стлались до самой опушки.
Волнующе смешанный запах опахивал нас: острый, домовитый от сена и
вольный, сырой - от свежей, вечерней травы.


II


Из зеленой глубины леса донеслись человеческие голоса. Мы поворотили в
ту сторону и скоро выехали на просторную поляну. Радостно открылась она
зрению, озаренная густым розовым светом, в пестром мелькании женских
платков и кофт, в веселой спешке предшабашной работы.
Здесь уймонские убирали сено, метали последние стога.
Кто-то из нас справился у проезжавшей верхом, с волоком сена, босоногой
девчонки: что за бригада.
- Полинарьи Лесных! - ответила та не без гордости, ударила лошаденку
пятками в широкие бока, качнулась и поехала дальше.
Про Лесных Аполлинарию мы уже кое-чего слыхали на Уймоне. Из кержачек,
девица, ведет бригаду второй год и всех обгоняет, была на краевом съезде...
Надо поглядеть. К тому же пора и на ночевку.
На том краю поляны из-под высоких лиственниц поднимался белый дымок
костра. Мы тронули туда.
Три недовершенных стога возвышались в центре общего движения работы.
Крайний сложен до половины, и там незаметно было особого оживления,
рыжебородый коренастый дядя неспешно управлялся наверху, принимая пласты.
Зато два других стога, выложенные на две трети, казалось, притянули к себе
всю горячую жизнь, все голоса, всю молодую силу нагорного вечера. На рысях
подносились к ним ребятишки-копновозы, огромные навилины взлетали со всех
сторон без передышки, смех раздавался, взвизги и задорные возгласы, - так
все и кипело там. На одном стогу, на среднем, принимала женщина, на другом
- парень в городской клетчатой кепке, козырьком назад.