"Нина Катерли. Коллекция доктора Эмиля (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

и должно быть, это же Лаптев! - заставило его еще крепче зажмуриться и
даже немного поскрипеть зубами. Но услужливые мысли, семеня тараканьими
лапками, уже спешили прочь, уводили Лаптева из института, на дождь, на
ветер, на автобусную остановку, где, раздраженно протоптавшись двадцать
минут, он принял решение идти пешком.
Ветер дул какой-то просто немыслимый, мокрый и плотный, как резина.
Шляпу приходилось все время придерживать рукой, мокрая пола старого плаща
шлепала по коленям. Проехавший вплотную к тротуару хлебный фургон взметнул
на Лаптева лужу, так что грязные потоки полились даже по лицу его. Он отер
лоб, для чего пришлось отпустить шляпу, и ветер тут же, изловчившись,
сорвал ее, подбросил, швырнул на тротуар и колесом покатил к глубокой
рыжей луже. Через секунду шляпа уже мирно плыла по грязной воде, а
растерянный Лаптев стоял, переминаясь, не знал, что делать, - ступить в
лужу значило промочить ноги по щиколотки.
Две совсем еще молоденькие и, как назло, весьма привлекательные девицы,
пробегая под одним зонтиком мимо Лаптева, посмотрели на него, потом друг
на друга, расхохотались и застучали каблуками мимо.
Лаптев свирепо шагнул одной ногой в лужу - вода, конечно, сразу потекла
в ботинок - и вытащил шляпу. Мокрая, вся в каком-то не то мазуте, не то
солидоле, она напоминала теперь старый болотный подберезовик-шлюпик с
обвисшими, поеденными улиткой краями. Испорчена была безнадежно, тут и
думать нечего, и Лаптев кинул шляпу обратно в лужу.
Дождь стекал с волос за шиворот, по носу катились холодные капли, вид,
если представить себя со стороны, - самый жалкий и достойный осмеяния, а
до дому еще минут семь по этому ветру и дождю. Можно, конечно, пойти
наискосок, через сад, там, кстати, и народу сейчас меньше, некому будет
веселиться по поводу его несчастий.
Людей в саду, действительно, не было. Там разбойничал вконец
распоясавшийся ветер - обламывая сучья, целые ветки срывал с деревьев и с
силой швырял об землю. Продрогший кленовый лист прибился к плечу Лаптева и
доверчиво затих там. Вдруг впереди, где-то наверху, Лаптев услышал
отчетливый треск. Толстое, осанистое дерево на глазах его распадалось
наискосок, крона, шелестя, медленно валилась на дорожку, а обломок ствола
ощеривался острым, криво обломанным зубом. Обойдя по мокрой траве
рухнувшее дерево, Лаптев бегом бросился к выходу из сада. За спиной
шелестело, выло, трещало. Дождь усилился.
"Так и наводнение того гляди", - мелькнуло в голове. С запозданием:
вода на набережной, куда он теперь вышел, ясно давала понять, что не "того
гляди", а уже, начинается, где-нибудь на Карповке или на Каменном острове
небось и не пройти, да и здесь надо поторапливаться.
Вода в канале текла вспять. Тащились против течения подгоняемые ветром
беспомощные стайки палых листьев, растерянные волны тщетно пытались бежать
туда, куда им от веку положено, но сил не хватало - бил наотмашь, толкал
их в грудь остервенелый бешеный ветер.
Какой ужасный, какой отвратительный день! Но он еще не кончился, далеко
еще до конца, все впереди: добежав наконец до своего дома и бегом
поднявшись на пятый этаж, потому что лифт на ремонте, обнаружит дрожащий
от холода Лаптев в кармане плаща вместо ключей дыру, будет полтора часа,
вылив из ботинок на каменный пол лестничной площадки воду и отжав края
штанин, ждать, когда вернется наконец из гостей (даже ей всегда есть куда