"Евгения Кайдалова. Короли и колбаска " - читать интересную книгу автора

***

- Посмотрите на эту химеру, Хулия! Да-да, на ту, что посредине карниза.
Считается, что химерой должна быть страшная тварь, а эта, приглядитесь,
похожа на щенка.
Округлое брюшко, растопыренные лапки, задорная мордочка... Сколько же
лиц она успела перевидать, шесть веков с интересом таращась вниз! Сколько
мод успело перед ней смениться, сколько разыграться колоритных уличных
сцен... Но все то же вечное щенячье удивление в глазах химеры, что на
карнизе кафедрального собора.
Мы огибаем готического исполина, проходя под ажурным мостиком,
соединяющим стены двух домов, а оттуда мелодия флейты ведет к отрешенному
уличному музыканту. Нежная утренняя теплота, лишенные туристов древние
переулки и музыка, словно доносящаяся из тех времен, которые смутно помнят
даже химеры...
Теперь и я чувствую себя в отдалении от настоящего, и в это безвременье
меня провожает голос Карлоса:
- Когда-то все эти здания были дворцами - жилищами знатных вельмож.
С виду этого не скажешь, но внутри там роскошные патио, и комнаты были
набиты роскошью... Еще немного прогулки - и я не смогу четко сознавать, с
кем я разговариваю в наших прогулках по Барселоне: с Карлосом или с самим
городом, так много из своего прошлого разделила со мной Барселона, а ее
настоящее я уже без зазрения совести чувствую и своим.
А вот мы уже идем вдоль набережной. Море играет тысячами волн, яхты в
порту волнуются, но не смеют оторваться от привязи.
Они сверкающе-белые, как брюшко взлетающей рядом чайки... Где-то в
мыслях зарождается образ Платона Бежановича на белой больничной койке.
Платон Бежанович кушает курочку; рядом навытяжку стоят врачи и сидит Тариэл
Давидович, с азартом излагая наполеоновские планы грядущих покупок. Я
вспоминаю: сегодня - последний день в Испании, завтра мы улетаем.
Карлос, должно быть, тоже помнит об этом.
- Я хочу напоследок показать вам наш зоопарк, Хулия. Там живет
единственная в мире белая горилла-альбинос. Мы называем ее Copita de nieve -
Снежинка.
Вокруг самозабвенно орали попугаи, нервно перестукивали копытами зебры,
нагло дрыхли леопарды и снежные барсы. Жизнь кипела, но посетители, войдя в
зоопарк, сразу с благоговением направлялись по указателю "Copita de nieve".
К пресловутой обезьяне вела отдельная дорожка под стеклянной крышей в знак
особого почета. На подходе к вольеру стоял фанерный щит с фотографиями
многочисленных потомков Снежинки, превосходящих один другого выражением
тупости и, одновременно, какой-то странной одержимости на морде. Чуть
поодаль за плотно сдвинутыми туристическими спинами виднелся и сам
прародитель.
Коренастый грязно-желтый самец гориллы развалился во всю ширь своего
деревянного помоста. На морде его господствовало всепоглощающее безразличие.
Уж не знаю, какие страсти обуревали эту тушу в ее лучшие годы, случалось ли
Снежинке в поте лица гоняться за самками и бананами, сейчас он был настоящей
аллегорией пресыщенности и не удосуживался даже лапу протянуть за той
кормежкой, которую навязчиво предлагали ему зеваки, собравшиеся вокруг