"Б.И.Казаков. Превращение элементов " - читать интересную книгу автора

Менделеева на заседании Химического общества 6 марта 1869 г. (сам Менделеев
был болен), оно не вызвало какого-либо интереса или обмена мнений.
Современники Менделеева полагали, что никакого реального научного значения
подобные построения не имеют. Такое отношение на первых порах встретила
система Менделеева со стороны даже тех ученых, которые высоко ценили его
талант, таких, как Зинин, Кольбе, Марковников. Чешский химик Б.Браунер
рассказал об открытии Менделеева Бунзену. И что же? Знаменитый Бунзен, в
лаборатории которого два года работал Менделеев, отнесся к сообщению крайне
иронически и ответил Браунеру: "Бросьте увлекаться этими вещами. Я сам
сделаю сколько угодно подобных сообщений на основании различных чисел,
которые печатаются в биржевых ведомостях".
Так отнеслись наиболее благорасположенные к Менделееву химики. А были и
такие, которые высказывались с гневом и возмущением: как можно включать в
курс точной науки выдуманные элементы, что за спекуляция с атомными весами,
это химия или хиромантия? Это научный труд или толкователь снов?
Такую реакцию ученых можно объяснить, видимо, только тем, что
предложенные Менделеевым таблица и принцип систематизации требовали коренной
перестройки мышления.
Сам Менделеев отмечал впоследствии: "Мысль сличить все элементы по
величине их атомных весов... была чужда общему сознанию". Тем не менее
Менделеев счел своим долгом и честью ученого отдать должное
предшественникам: "Плод, однако, зрел, и я вижу ныне ясно, что Штреккер, де
Шанкуртуа и Ньюлендс стояли впереди всех на дороге к периодическому закону,
и им недоставало только решимости поставить дело на подобающую ему высоту, с
которой виден закон и рефлексы закона на факты".
Оправдана ли была решимость самого Менделеева? Дальнейшие события
показали это со всей ясностью. Л.Мейер, ознакомившись со статьей Менделеева,
представил свою таблицу элементов, во многом схожую с таблицей русского
ученого, привел кривую атомных объемов, но свою работу закончил словами:
"Было бы преждевременно на основании таких шатких опорных точек предпринять
изменение общераспространенных сейчас атомных весов".
Прошло всего пять лет после публикации Менделеевым его периодического
закона, и в Докладах Парижской академии наук появилась заметка об открытии
нового элемента галлия с помощью того же спектрального метода. Узнав об
этом, Менделеев тут же направил в академию письмо, где указал, что новый
элемент не что иное, как предсказанный им экаалюминий. Сходилось все вплоть
до способа открытия.
Автор открытия Лекок де Буабодран узнал о существовании Менделеева
только из его письма. Буабодран усомнился в правильности предсказания и
склонен был отрицательно отнестись к нему, так как по его измерениям
удельный вес нового металла выражался числом 4,7, тогда как Менделеев указал
на 5,9-6,0. Менделеев снова отправил во Францию письмо и настойчиво
посоветовал более тщательно очистить полученный металл от натрия, который
использовался для восстановления. У французского исследователя второе письмо
Менделеева вызвало недоумение и раздражение: кто в конце концов открыл новый
элемент, он, Лекок де Буабодран, или этот петербургский Менделеев, ничего не
имеющий в руках, кроме своей таблицы? И все же он последовал совету
Менделеева, провел более тщательную очистку нового металла и был буквально
потрясен: оказалось, что удельный вес галлия действительно равен 5,935. Из
скептика Лекок де Буабодран превратился в горячего приверженца