"Эммануил Генрихович Казакевич. Приезд отца в гости к сыну (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

ей казалось, что не хватает именно этих двухсот рублей. Но, попытавшись
однажды задержать отсылку денег, она получила от обычно покладистого и
спокойного Ивана такую яростную и оскорбительную острастку, что с тех пор
исполняла эту обязанность с примерной аккуратностью.
Дело в том, что в Иване все эти годы жила тихая, не очень сильная, но
сосущая боль при воспоминании о родной деревне. Боль эта по прошествии лет
слабела, а в последнее время давала знать о себе все реже; при получении
же известия о приезде отца она возобновилась с новой силой, лишь
постепенно видоизменяясь в свою противоположность - в сдержанное ликование
человека, вновь обретающего нечто утраченное и все еще дорогое.
Эту неделю Иван работал с восьми утра и поэтому мог успевать к
московскому поезду, приходившему на рассвете. В фиолетовом полумраке
выводил он свою "победу" из сарая и ехал на станцию.
По мере того как одинокая "победа" неторопливо, там и сям
разбрызгивая темные весенние лужи, приближалась к реке, утренняя заря все
больше завладевала небом - заря не городская, а скорее вольная, широкая,
степная заря, еще не разглядевшая, что внизу под ней не степь, а город. И
дома и улицы здесь, несмотря на свою многочисленность и благоустроенность,
еще не прижились на своих местах: каждому дому и каждой улице вроде бы
казалось, что они на краю, что сразу за ними - конец городу, пустынное
пространство; так оно и было совсем недавно.
Вокруг светлело, и фиолетовый полумрак пропадал куда-то, испарялся. И
это походило на не слишком стремительное поднятие огромного легкого
фиолетового занавеса, за которым обнаруживалась мягко освещенная теплым
желтым светом огромная, пока еще пустынная сцена, где вскорости произойдут
важные события.
И вот, наконец, самое важное событие происходит: когда машина
подъезжает к реке, взору Ивана открывается завод на том берегу. Кажется,
что это - огромное клокочущее вулканическое пространство, наспех прикрытое
каменными стенами, железными крышами и толстым стеклом, затычками из
огнеупора и огнестойкого металла, с отводами в виде многочисленных труб,
сквозь которые вулкан имеет возможность хоть частично выдохнуть излишки
своей ярости; из этих труб рвутся пламя и дым разнообразнейших цветов и
оттенков; вот с откоса низвергается раскаленный шлак, и огненная струя
его, стекающая вниз, принимает очертания человека с раскинутыми руками.
По сравнению с могучим, еле сдерживаемым полыханьем заводского
вулкана мощные электрические лампы в окнах, у проходных, на столбах
кажутся блеклыми и мертвыми, как светляки в сравнении с лесным пожаром.
Иван улыбался восхищенно. Он не переставал восторгаться своим
заводом, на котором работал уже четверть века, как дети стрелочников не
устают махать руками поездам, которые проходят мимо них каждый божий день.
Вдоль заводской стены, а потом по улицам старого города на
левобережье Иван ехал к вокзалу. Перед вокзалом он выключал мотор, запирал
машину, а сам шел к выходу на перрон и здесь долго, до конца разъезда всех
пассажиров, стоял, вглядывался в каждого из приезжавших, даже в молодых
людей: ему трудно было представить себе отца после двадцативосьмилетнего
перерыва, и он на всякий случай пытливо и не без замирания сердца
заглядывал под все шляпы, фуражки и кепки.
Отца все не было. Ивану в который раз приходилось садиться в машину и
ехать обратно ни с чем. Однако напряженное ожидание, предвкушение, что