"Эммануил Генрихович Казакевич. Сердце друга (Повесть) " - читать интересную книгу автора

раздражение и тревогу, заставил себя улыбнуться и спросил:
- Ну, как вам нравится наш кубрик, товарищ полковник?
- Вы спрашиваете о батальонном КП? - с непроницаемым видом
осведомился полковник.
- Так точно.
- Ничего.
- Это все мой ординарец, - сказал Акимов, словно не заметив
крывшегося в словах полковника упрека по поводу неуставного выражения. -
Великий мастер по части благоустройства.
Разведчик, капитан Дрозд, сообщил:
- Сейчас придут разведчики с переводчицей. Командир полка приказал,
чтобы она была здесь у вас, Акимов. На случай, если притащим пленных, -
она сразу их допросит.
Акимов недовольно поморщился - ему вовсе не улыбалось присутствие
девушки в землянке, он слишком хорошо знал за собой серьезную слабость:
привычку к употреблению крепких слов во время боя.
Дрозд продолжал:
- И вот еще что, командир полка велел - не пускайте ее отсюда. А то
она любит лезть вперед, вместе с разведчиками.
- Ну и пусть лезет, если любит, - грубовато ответил Акимов. - Только
и дела мне, что нянчиться с ней.
О новой переводчице Акимов уже много слышал. За десяток дней
пребывания в полку она стала в своем роде знаменитой: о ее храбрости
говорили даже старые разведчики, которых этим не удивишь. В частности, на
днях рассказывали о том, как она три ночи подряд на участке второго
батальона выползала на нейтральную полосу, в камыш, и вела разведку
подслушиванием. Таким образом ей из разговоров немецких солдат и разных
звуков на их передовой якобы удалось установить подход свежего немецкого
батальона и занятие им обороны на левом фланге полка.
Откровенно говоря, Акимов сразу же, заочно, невзлюбил ее. Сам человек
необычайно храбрый и большой выдумщик по части подстраивания противнику
разных каверз, он ревниво слушал рассказы о чьей-либо храбрости. Таковы
тайные и жгучие язвы самолюбия, что рассказы эти воспринимались им всегда
как упрек лично ему, Акимову: а ты этого не сумел! Тем более тут шла речь
о девушке, что было и вовсе неприятно.
Впрочем, сейчас Акимову было не до нее. С каждой минутой темп жизни
нарастал все больше. Дверь землянки уже почти не закрывалась, а
плащ-палатка, занавешивающая дверь, дергалась и хлопала беспрестанно: это
появлялись и исчезали все новые действующие лица той драмы, которая должна
была разыграться завтра.
Акимов, отдавая бесчисленные распоряжения, уточняя с артиллеристами
цели, с саперами - районы наших и вражеских минных полей и линий колючей
проволоки, со своими офицерами - план действий на все могущие быть
предсказанными случаи жизни, иногда забывал о событии, которое должно было
произойти после боя, - об уходе в тыл. Вспомнив же об этом, он на
мгновение замолкал, кровь горячо подступала к сердцу, и он косился на
полковника с каким-то почти суеверным чувством: а сидит ли действительно
там, в углу, этот полковник? Можно было чувствовать к нему какую угодно
антипатию, но его присутствие здесь означало непреложный факт - завтрашний
уход в тыл. А вдруг оглянешься - и никакого полковника здесь нет? Просто