"Эммануил Казакевич. Из дневников и записных книжек " - читать интересную книгу автора

перемены. Но все это - потом.
А теперь - главное: собрать силы для написания самого главного эпопеи,
энциклопедии советской жизни за 25 лет, с 1924 по 1949/50. Это огромный,
может быть, не по силам труд, но я должен совершить его и, надеюсь, совершу.
Это - большой, гигантский роман, в котором вся наша жизнь, главные и
второстепенные ее стороны должны найти отражение - верное, объективное.
Итак, время - 1924-1949.
Объем - 240-250 авторских листов, 5000 страниц (...)
Место - Москва, деревня Владимирской области, завод старый (Сормово?) и
новый (Магнитогорск? Автозавод им. Сталина?), фабрика (Вязники?), Ленинград,
Киев, Одесса, Крым, ДВК, Германия, Польша, Китай, Венгрия.
Круг героев: крестьяне, рабочие, интеллигенты, писатели, дипломаты,
офицеры, генералы, солдаты Сов[етской] Армии, нэпманы, студенты,
партработники, хозяйственники.
Главный герой - советский народ, страдающий, побеждающий.

24. IX.50, Глубоково.
Ничего изящного не будет в моей книге. Это будет жизнь - с ее радостями
и тяжестями. Оборони меня боже от изящного.
Вечерняя и утренняя заря - в шалаше с подсадными утками и чучелами.
Четыре утки. Моя самая крикливая. Почему она кричит все время? Ей
больше, что ли, хочется селезня, чем другим? Не поэт ли она среди уток? Да,
по-видимому. Чуть чернея на белом фоне сумеречной осени, она кричит то в
глубоком отчаянии, то полная надсадной радости или тоски. Вот она замолкнет
на минуту, потом скрывает голову в воде и плещется там, полная дум о
самоубийстве, но дружественная ей стихия не признает жертвы. Тогда она в
ужасе начинает хлопать крыльями.
Наконец появляется селезень. И тут выясняется, что эта фрейдистка
столько шумела только по причине похоти. Но не грубо ли это? В похоти ль
только дело? Не лучше ли сказать, что это - тоска о счастье?
И тут раздается выстрел.

15.11.1950 г.


(К РОМАНУ "НОВАЯ ЗЕМЛЯ")

Старик все время хвастает: "Тут было поместье графа Сергея Дмитриевича
Шереметева. Всюду были расставлены дощечки: "Охота воспрещается". Мне раз
мальчишкой влетело от людей его сиятельства! Сколько тут было дичи - лосей,
барсуков и т. д. А стрелять не позволяли. Сергей Дмитриевич был на этот счет
строг..." Он говорит о графе с благоговением и о притеснениях - также. Сын
молчал, молчал, наконец не выдержал: "Нравится рабская жизнь, а, папа?
Приятно вспомнить?.."

(Конец 1950 г., дер[евня] Глубоково.)
На колхозном собрании выступает старушка, которая говорит, что "не
даете нам на обе ноги стать. На одной стоим, на другую никак не станем".
Главная обида колхозниц, когда им говорят: "Плохо работаете". Этим они
возмущаются больше всего. "И мы были не из последних, - говорит пожилая