"Юрий Казаков. Голубое и зеленое" - читать интересную книгу автора

Мы стоим посреди фойе и слушаем певицу, но ее плохо слышно: возле нас много
народу, и все потихоньку разговаривают. Я давно заметил, что те, кто стоит в
фойе, плохо слушают оркестр. Слушают и аплодируют только передние, а сзади
едят мороженое и конфеты и тихо переговариваются. Решив, что певицу все
равно не услышишь как следует, я принимаюсь разглядывать картины. Я никогда
раньше не обращал внимания на них, но теперь я очень заинтересован. Я думаю
о художниках, которые их нарисовали. Видимо, не зря повесили эти картины в
фойе. Очень хорошо, что они висят тут.
Лиля смотрит на меня блестящими серыми глазами. Какая она красивая!
Впрочем, она вовсе не красивая, просто у нее блестящие глаза и розовые
крепкие щеки. Когда она улыбается, на щеках появляются ямочки, а брови
расходятся и не кажутся уже такими строгими. У нее высокий чистый лоб.
Только иногда на нем появляется морщинка. Наверное, она думает в это время.
Нет, я больше не могу стоять с ней! Почему она так меня рассматривает?
- Пойду покурю, - говорю я отрывисто и небрежно и ухожу в курительную.
Там я сажусь и вздыхаю с облегчением. Странно, но когда в комнате много
дыма, когда воздух совсем темный от дыма, почему-то не хочется курить. Я
осматриваюсь: стоят и сидят много людей. Некоторые спокойно разговаривают,
другие молча торопливо курят, жадно затягиваются, бросают недокуренные
папиросы и быстро выходят. Куда они торопятся? Интересно, если жадно курить,
папироса делается кислой и горькой. Лучше всего курить не спеша, понемножку.
Я смотрю на часы: до сеанса еще пять минут. Нет, я, наверное, все-таки глуп.
Другие так легко знакомятся, разговаривают, смеются. Другие ужасно
остроумны, говорят о футболе и о чем угодно. Спорят о кибернетике. Я бы ни
за что не заговорил с девушкой о кибернетике. А Лиля жестокая, решаю я, у
нее жесткие волосы. У меня волосы мягкие. Наверное, поэтому я сижу и курю,
хотя мне совсем не хочется курить. Но я все-таки посижу еще. Что мне делать
в фойе? Опять смотреть на картины? Но ведь это плохие картины, и неизвестно,
для чего их повесили. Очень хорошо, что я их раньше никогда не замечал.
Наконец звонок. Я очень медленно выхожу из курительной, разыскиваю в
толпе Лилю. Не глядя друг на друга, мы идем в зрительный зал и садимся.
Потом гаснет свет и начинается кинокартина.
Когда мы выходим из кино, приятель мой совсем исчезает. Это так
действует на меня, что я перестаю вообще о чем-либо думать. Просто иду и
молчу. На улицах нет почти никого. Быстро проносятся автомашины. Наши шаги
гулко отдаются от стен и далеко слышны.
Так мы доходим до ее дома. Останавливаемся опять во дворе. Поздно, уже
не все окна горят, и во дворе темнее, чем было два часа назад. Много белых и
розовых окон погасло, но зеленые еще горят. Светится и голубое окно на
втором этаже, только музыки больше не слышно оттуда. Некоторое время мы
стоим совершенно молча. Лиля странно ведет себя: поднимает лицо, смотрит на
окна, будто считает их; она почти отворачивается от меня, потом начинает
поправлять волосы... Наконец я очень небрежно, как бы между прочим говорю,
что нам нужно еще встретиться завтра. Я очень рад, что во дворе темно и она
не видит моих пылающих ушей.
Она согласна встретиться. Я могу прийти к ней, ее окна выходят на
улицу. У нее каникулы, родные уехали на дачу, и ей немного скучно. Она с
удовольствием погуляет.
Я размышляю, прилично ли будет пожать ей руку на прощанье. Она сама
протягивает мне узкую руку, белеющую в темноте, и я снова чувствую ее