"Марк Исаакович Казанин. Рубин эмира бухарского " - читать интересную книгу автора

случая продать или вывезти его.
- Уж наверное вывез, - покачал головой худощавый человек. - Советская
Россия, сколько ни старайся, - неподходящий рынок для реализации коронных
драгоценностей. Но все-таки кто же мог быть вор?
- Носились слухи, что эмир узнал, кто вор, и послал за ним погоню,
однако вблизи Ферганы вор ускользнул, но, говорят, без камня. В таком случае
рубин все же где-то в Туркестане.
- Но откуда это может быть известно?
- Этого, конечно, я не могу сказать. У народа тысяча глаз и тысяча
ушей. Какое-нибудь основание, видимо, есть.
Наступило молчание, пользуясь которым мы с Пашей сползли вниз.
Рассказчик при ближайшем рассмотрении не только подтверждал, но и
усиливал благоприятное впечатление, создававшееся от его речи. Во всем его
облике, в движениях, взгляде чувствовались спокойствие и достоинство.
Конечно, я был всего лишь малонаблюдательным молодым человеком, и люди, если
напоминали мне что-либо, то обязательно книжное. Я смог бы описать
блондинку, только сказав, похожа она, по моему мнению, на Ольгу Ларину или
нет. Так вот, рассказчик лицом очень русского склада больше всего походил, я
бы сказал, на портреты русских генералов, которые я видел в исторических
книгах и в старых номерах журнала "Нива". Чувствовалось, что он привык к
власти, к уважению, но вместе с тем в нем не было и следа надменности или
кичливости.
Я перевел глаза на второго собеседника. Его гораздо труднее описать,
тут я и не, мастер. Когда он привстал и потянулся к пепельнице, я обнаружил,
что он выше среднего роста. Он был бы почти стандартного и поэтому почти
неинтересного европейского типа, если бы не две детали: необычайная
подвижность лица, говорившая о большой и непрестанной внутренней работе, и
ясные спокойные серые глаза, совершенно не соответствующие общему нервному
его выражению. На мгновение эти глаза остановились на мне. Я почувствовал их
силу, или, как говорят нынешние физики, проницающую способность. Это был как
зонд, неторопливо входивший в мой мозг без наглости, но и без застенчивости,
без любопытства, но и без равнодушия. Когда они на вас останавливались, он
вас изучал.
Внезапно он поднялся, и я вновь услышал его низкий глуховатый голос с,
может быть, чуть-чуть излишне отчетливым произношением:
- Ну что ж, спасибо за интересную историю. Давайте заодно уж
представимся друг другу. Моя фамилия - Листер.
- Очень приятно, - приподнявшись, сказал "мой портрет" из "Нивы" и
протянул руку. - А моя фамилия Толмачев.
Серые глаза Листера остановились на Толмачеве: зонд шел прямо в
середину.
- Не профессор Толмачев, археолог?
- Археолог, да, - последовал неторопливый ответ.
- Как интересно! Ну что ж, тогда нам только сидеть у ваших ног и
слушать. Какой счастливый случай иметь такого попутчика.
- Что ж, буду рад потолковать и вас послушать. Времени у нас хватит.
Вы, я полагаю, до конца?
- До конца, - подтвердил Листер. - Еду лечиться в Туркестан. Говорят,
сушь и солнце спасут. У меня незалеченный туберкулез. В свое время помогла
Швейцария - я около года пролежал в Давосе, но недавно, после этих трудных