"Н.Казандзакис. Последнее искушение Христа " - читать интересную книгу автора

вперед. Но тут подоспел Петр, который бросился поддержать его, взял крест и
взвалил себе на плечо.
- Дай-ка помогу! Ты устал. Сын Марии обернулся, посмотрел на Петра, но
не узнал его. Весь этот путь казался ему сном. Тяжесть внезапно исчезла у
него с плеч, и он воспарил ввысь, как бывает иногда во сне.
"Это был не крест, - подумал он, - не крест, а крыло!" Он вытер с лица
пот и кровь и бодрым шагом пошел вслед за Петром.
Раскаленный воздух лизал камни. Откормленные овчарки, которых цыгане
привели слизывать кровь, улеглись под скалой вокруг ямы, вырытой их
хозяевами. Они тяжело дышали, и пот капал, стекая по высунутым языкам. Было
слышно, как в солнечном зное трескаются головы и вскипает мозг. В столь
сильной жаре все границы стирались и смещались - рассудок и безумие, крест
и крыло, Бог и человек.
Несколько сердобольных женщин привели Марию в чувство: она открыла
глаза и увидела, как ее босой, до костей исхудавший сын уже приближается к
вершине горы, а какой-то человек перед ним несет крест. Она застонала,
огляделась вокруг, словно ища помощи, увидела своих односельчан-рыбаков и
попыталась пробраться к ним, чтобы те поддержали ее, но не успела. Загудела
труба, издали, из крепости, появились новые всадники, пыль поднялась
столбом, толпа отпрянула, и, прежде чем Мария успела взобраться на камень,
чтобы видеть происходящее, всадники в стальных шлемах и красных плащах,
верхом на холеных норовистых конях, топтавших народ, уже непоколебимо стояли
на своих местах.
Со стянутыми за спиной руками, в изорванной окровавленной одежде, с
седой всклокоченной бородой, с длинными волосами, прилипшими к покрытым
потом и кровью плечам, шел, устремив прямо перед собой немигающий взгляд,
мятежный Зилот.
При виде его толпа вздрогнула. Кто скрывался под рубищем, держа за
стиснутыми губами страшную неисповедимую тайну, - человек, ангел или демон?
Почтенный раввин условился с народом громко запеть всем разом. При появлении
Зилота воинственный псалом: "Рассеялись враги мои!", чтобы вдохнуть мужество
в мятежника, но ни звука не вырвалось из уст людских: всем стало ясно, что в
мужестве он не нуждался. Он был выше мужества - непоколебимый,
несокрушимый, держащий в стянутых за спиной руках свободу. Все молча с
ужасом смотрели на него.
Опаленный солнцем Востока, центурион ехал впереди, таща мятежника на
веревке, привязанной к конскому седлу. Он усмирил евреев, и с тех пор вот
уже десять лет воздвигает кресты и распинает их. Уже десять лет он затыкает
им рты камнями и землей, чтобы они не роптали,-- и все напрасно! Одного
распинают, а тысячи выстраиваются в ряд, страстно того только и желая, чтобы
и их распяли, поют наглые псалмы своего древнего царя и презирают смерть. У
них есть свой собственный кровожадный Бог, который пьет кровь первородных
младенцев мужского пола. У них есть свой собственный закон - зверь-людоед о
десяти рогах. С какой же стороны подобраться к ним? Как одолеть их? Смерти
они не боятся, а тот, кто не боится смерти, - эта мысль часто приходила на
ум центуриону здесь, на Востоке, - кто не боится смерти, тот бессмертен.
Он натянул повод, остановил коня и окинул взглядом окружавшую его толпу
евреев: измученные рожи, лукаво поблескивающне глаза, засаленные бороды,
засаленные косички... Центурион сплюнул с отвращением: уехать, уехать
отсюда, возвратиться в Рим, где столько терм, театров, амфитеатров и чисто