"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

кастрировать поросят; жена старейшины приготовит для вас изысканное блюдо из
семенников. Вы также сможете поздравить с днем рождения их внука Минаса".
Большая радость - побывать в доме критского крестьянина. Вас
окружает патриархальный быт: очаг, керосиновая лампа, глиняные кувшины вдоль
стены, стол, несколько стульев, слева от входа, в углублении стены кувшин с
холодной водой. С балок свисают связки айвы, гранатов и ароматных трав:
шалфея, перечной мяты, розмарина и тимьяна.
В глубине комнаты деревянные ступеньки ведут на антресоли, где
находится постель, немного выше - святые иконы с постоянно зажженной
лампадой. На первый взгляд дом покажется вам пустым, тем не менее, здесь
есть все необходимое, ибо человек, в сущности, нуждается в немногом.
День стоял великолепный, мягко грело осеннее солнце. Мы сидели
в садике перед домом, в тени усыпанного плодами оливкового дерева. Сквозь
серебристую листву, в отдалении сверкало море, спокойное, как бы застывшее.
Легкие облака, проплывавшие над нами, то открывали, то застилали солнце;
похоже, что это дышала земля.
В глубине сада, за маленькой загородкой, оглушая нас, визжали
кастрированные поросята, носился запах жарившихся на углях семенников.
Мы говорили на извечные для этих краев темы: о зерне,
виноградниках, дожде. Нам приходилось кричать - почтенный старец плохо
слышал (у него, как он сказал, были очень гордые уши). Жизнь этого старого
Критянина была спокойной и благополучной, как у дерева, укрытого от ветров в
лощине. Родившись, он продолжил род, потом он сам возмужал и женился, у него
были дети и внуки. Многие умерли, но оставшиеся обеспечили смену поколений.
Старый критянин вспоминал прежние времена, турецкую пору,
вспомнил речи своего отца, чудеса, случавшиеся в те годы, ибо люди были
доверчивы и богобоязненны.
- Послушайте, вот я, говорящий сейчас с вами, я, дядюшка Анагности, сам
родился благодаря чуду. Да, да, чуду. Если я вам расскажу, как это
произошло, вы будете изумлены: "Милосердный Боже!" и поставите в монастыре
девы Марии свечу. Он перекрестился и начал рассказ мягким размеренным
голосом:
- В то время в нашем селе жила богатая турчанка, черт бы ее побрал!
Однажды она, проклятая, забеременела и уже подходило время ей родить. Ее
положили и она ревела, словно телка, три дня и три ночи, но ребенок никак не
выходил. Тогда ее подружка, черт бы ее тоже побрал! посоветовала: "Цафер
Ханум, зови на помощь Мать Мейре!". Матерью Мейре турки называли деву Марию.
"Позвать ее? - проревела эта сука Цафер. - Да я лучше сдохну!" Однако боли
были сильные.
Прошли еще сутки. Она никак не могла разродиться и продолжала
стонать. Что делать? Больше невозможно было переносить боль. Тогда она стала
звать: "Мать Мейре! Мать Мейре!" Но сколько она не кричала, боль ее не
отпускала, ребенок не появлялся. "Она не слышит тебя, - сказала ей тогда
подружка, - она не знает турецкого языка. Зови ее христианским именем". -
"Дева Мария! - вопит тогда эта сука. - Дева Мария!" Однако боль усиливалась,
черт ее возьми. "Ты ее зовешь не так, как надо, Цафер Ханум, - продолжала
подружка, - только поэтому она не приходит". Тогда эта сука некрещенная,
чувствуя свою погибель, как заорет: "Богородица!" И разом появился ребенок,
выскользнув, как угорь, из ее чрева.
Это произошло в воскресенье, а в следующее воскресенье пришел