"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

года, и я не мог перенести эту потерю. Понимаешь ли ты, о чем я тебе
рассказываю, хозяин, или я со стенами разговариваю?
- Я понимаю, Зорба, понимаю, ты не со стенами говоришь,
- В другой раз... я был в России, около Новороссийска, туда я ездил
тоже на шахты. На сей раз это была медь. Я выучил пять-шесть русских слов,
ровно столько, сколько было необходимо: да, нет, хлеб, вода, я тебя люблю,
приходи, сколько. Я подружился с одним русским, это был ярый большевик.
Каждый вечер мы ходили в одну и ту же портовую харчевню, выпивали не один
графинчик водки, что нас приводило в хорошее настроение. Как только нам
становилось весело, сердца наши раскрывались. Он хотел мне подробно
рассказать о том, что с ним произошло во время русской революции, я же
пытался посвятить его в свои похождения.
Как видишь, мы вместе напивались и скоро стали
как братья. С грехом пополам объясняясь жестами, мы старались понять
друг друга. Он начинал первым, а когда я больше ничего не понимал, то
кричал: "Стоп!" Тогда он пускался в пляс, понимаешь, хозяин? Чтобы передать
в танце, то что он хотел мне сказать. Я делал то же самое. Все, что мы не
могли выразить словами, мы говорили ногами, руками, животом или же дикими
воплями: Аи! Аи! Оп ля! Ойе!
Русский говорил о том, как они взяли в руки оружие, как
вспыхнула война, как прибыл он в Новороссийск. Потом я больше не мог ничего
понять, поднял руку и закричал: "Стоп!" Русский тотчас пустился в пляс и
пошел и пошел! Он плясал, как одержимый. Я смотрел на его руки, ноги, грудь,
глаза и все понимал. Они вошли в Новороссийск, расстреливали хозяев, грабили
лавки, врывались в дома и похищали женщин. Сначала те плакали, шлюхи,
царапались, но постепенно затихали, закрывали глаза и визжали от
удовольствия. Женщины, право...
А потом была моя очередь. С первых же слов (может он был
малость туповат) русский кричал: "Стоп!" Я только этого и ждал. Я вскакивал,
отодвигал столы и стулья и пускался в пляс. Эх, старина! Люди пали так
низко, черт возьми, они настолько ленивы, что довели свое тело до немоты,
работают только языком. Много ли, по-твоему, можно сказать языком? Если бы
ты мог видеть, как он меня "слушал", этот русский, всего - с ног до головы -
и как он все понимал. Танцуя, я описывал ему свои несчастья, путешествия,
женитьбы, ремесла, которым обучился: каменотеса, шахтера, разносчика,
гончара, игрока на сантури, торговца семечками, кузнеца; рассказывал, как я
был повстанцем, контрабандистом; сколько раз меня сажали в тюрьму, как я
убегал, как я прибыл в Россию... Он, все, ну просто все понимал, хотя и был
тупоголовым. Много что говорили мои ноги, руки, даже волосы и одежда. Нож,
висевший на моем поясе, и то говорил. Когда я кончил, этот большой дурень
сжал меня в объятиях, целовал, мы снова наполнили стаканы водкой, плакали,
смеялись и вновь обнимались. На рассвете мы расставались и шли спать,
спотыкаясь, а вечером опять находили друг друга.
Ты смеешься, не веришь мне, хозяин? "Скажи, пожалуйста, -
думаешь ты, - что нам заливает этот Синдбад- Мореход? Говорить с помощью
танца, разве это возможно?" И однако я готов руку отдать на отсечение,
должно быть, именно так разговаривают между собой боги и дьяволы.
Ты очень деликатен и не возражаешь мне. Но я вижу, что ты уже
хочешь спать. Что ж, пойдем, завтра продолжим. А я выкурю еще сигарету,
может, даже окунусь в море. Я весь горю, нужно себя остудить. Доброй ночи.