"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

где-то витали. Он опустился на колени, вбил небольшой колышек, натянул
шпагат и, подвесив на маленьком ролике щепку, пытался найти необходимый
наклон, чтобы его сооружение не поломалось.
- Если наклон будет больше, чем нужно, - объяснял он мне, - то все
пропадет. Если меньше, все равно плохо. Нужно найти точный наклон. А для
этого, хозяин, необходимы вино и здравый смысл.
- Вино у нас есть, что же касается здравого смысла... Зорба рассмеялся.
- Ты не так глуп, хозяин, - заметил он, с нежностью
посмотрев на меня.
Старый грек сел передохнуть и закурил сигарету. У него снова
было хорошее настроение и он разговорился.
- Если удастся наладить канатную дорогу, спустим весь лес, потом
откроем лесопилку, чтобы делать доски, столбы, крепежный лес, деньги будем
грести лопатой, а затем можно построить трехмачтовый корабль и, смотав
удочки, отправиться бродить по свету!
Глаза Зорбы блестят, он видит далекие города с иллюминацией,
огромными домами и машинами, пароходы, красивых женщин...
- Волосы мои стали седыми, зубы начали шататься - я не могу больше
терять время. Ты же молод и можешь еще потерпеть. Я больше не могу. Честное
слово, чем больше я старею, тем больше я зверею! И пусть не рассказывают
сказки, что старость делает человека мягче и умеряет его пыл! С приближением
смерти он, тем не менее, не подставит шею со словами: "Перережь мне горло,
пожалуйста, чтобы я отправился к праотцам". У меня наоборот, чем ближе
смерть, тем мятежнее я становлюсь. Я не спускаю флаг. Я хочу завоевать мир!
Он поднялся и снял со стены сантури.
- Иди-ка на минутку сюда, демон, - сказал он, - что это ты молча висишь
на стене? Сыграй нам немножко! Я всегда с жадностью смотрел на то, с какой
осторожностью и нежностью доставал Зорба сантури из тряпки, в которую она
была завернута. Он делал это с таким видом, будто очищал инжир или раздевал
женщину. Старый грек поставил сантури на колени, склонился над ней и слегка
погладил струны - похоже было, что он советовался с ней о песне, которую они
вместе будут петь, казалось, он упрашивал ее проснуться, составить компанию
его печальной душе, уставшей от одиночества. Зорба затянул песню, она не
выходила, прервав ее, он запел другую; струны звенели нехотя, словно им
причиняли боль. Старик прислонился к стене, вытер пот, внезапно проступивший
на лбу.
- Она не хочет... - пробормотал он с трудом, взглянув на сантури, - она
не хочет.
Он вновь завернул ее с осторожностью, будто это был хищный
зверь, который мог на него напасть, и, тихонько поднявшись, повесил сантури
на стену.
- Она не хочет, - прошептал он снова. - И не нужно ее насиловать.
Зорба уселся на землю, положил каштаны в огонь и налил в
стаканы вина. Он выпил, потом еще, очистилкаштан и протянул его мне.
- Ты в этом что-нибудь понимаешь, хозяин? - спросил он меня. - Я -
ничего. Любая из вещей имеет душу: лес, камни, вино, которое пьют, земля, по
которой ходят... все, все, хозяин.
Он поднял стакан.
- За твое здоровье!
Выпив его, он налил снова.