"Сергей Казменко. Послание" - читать интересную книгу автора

горло... Но я не стану делать этого. И тогда, и сейчас способен я
воспринимать увиденное в этом зале лишь целостно, и любая попытка анализа,
вычленения из этого целого отдельных частей, разрушает в моем
представлении некий единый образ.
Я не знаю, сколько времени мы там находились. Мне самому трудно в это
поверить, но я начисто забыл и о жаре, и о палящем солнце над головой, и о
том, что я в зале не один. Я ходил и ходил вдоль его стен, раз за разом
обходя зал по периметру, но я не помню, чтобы хоть раз осознал повторение
открывающихся передо мной картин - нет, всякий раз они были разные, они
менялись в моем сознании. Так, будто с каждым обходом зала с них спадала
какая-то пелена, так, будто кто-то за моей спиной постоянно менял
декорации. Это было невероятно, это было какое-то наваждение,
сумасшествие... И я не знаю, к чему привело бы меня все это, если бы
Вернел, наконец, не встал на моем пути.
Я не сразу осознал, что он загораживает мне проход, не сразу сумел
расслышать его голос. И только потом, когда наваждение схлынуло, вдруг
понял, что я вообще ничего не слышал, что все мое сознание заполнили
могучие и торжественные звуки - нет, не органа, а чего-то еще более
величественного. И вдруг наступила тишина, и в этой тишине я услышал
обеспокоенный голос Вернела:
- Что с тобой, тебе плохо?
- Нет, нет... - я покачал головой, огляделся по сторонам. И
почувствовал страшную, чудовищную усталость - и жар, который навалился со
всех сторон. Но снова повторил: - Нет, ничего.
- Пойдем скорее отсюда, - голос Вернела был полон беспокойства. - Так
и тепловой удар получить недолго.
Я не сопротивлялся, когда он, как ребенка, повел меня за руку из
дворца. Мне было плохо - наверное, я действительно перегрелся. На площади
перед дворцом Вернел усадил меня на стул под навесом, дал какую-то
таблетку, воды, включил охладитель и направил мне в лицо поток прохладного
воздуха. Это было блаженство - но в то же время мне по-прежнему было
плохо. И я не слишком четко помню, что было потом. Наверное, они пригнали
прямо ко дворцу джип - это было нетрудно, улица от ворот была достаточно
широкой. Я помню шум мотора, запах горячей смазки и раскаленное сиденье,
до которого поначалу больно было дотронуться, помню, как нас вдруг
затрясло на ухабах - наверное, когда джип выехал из города. Помню прохладу
и полумрак комнаты, куда меня поселили накануне, какую-то фигуру в белом
халате - конечно, доктора Сиренова, мы с ним потом даже подружились. И
все, дальше я уснул.
Но сон мой был беспокоен. Сон мой был повторением яви.
Стоило мне закрыть глаза, как торжественные звуки вновь заполнили
сознание, и вновь поплыли перед глазами картины гипнотических узоров,
сотворенных Кьерром, и вновь я шел, не в силах оторвать от них взгляда. Но
путь мой был теперь мучителен, каждый шаг налитых свинцом ног давался с
величайшим трудом и причинял боль, солнце немилосердно жарило с вышины, и
сам воздух, казалось, сопротивлялся моему движению, обволакивая тело
невидимой, но вполне весомой и ощутимой вязкой субстанцией. И все же я не
мог позволить себе остановиться, я все шел и шел вперед, накручивая один
за другим круги вдоль стен сохраненного в моей памяти зала, и
величественная неземная музыка, звучащая торжественно и трагически, не