"Сергей Казменко. Факел разума" - читать интересную книгу автора

смотрел? Ну что с тобой делать? Ведь сколько раз предупреждал - не смейте
разглядывать эту гадость! Ты что, совсем нас с бабкой осиротить надумал?
Отца вашего уберечь не сумели - так теперь и вы оба туда же, и вы
гвельбами стать захотели? А нам с бабкой что, утопиться прикажешь? А? Мало
того, что сам этим делом занимаешься, так и брата учишь. Вот запру вас
обоих в чулане, тогда узнаете у меня, почем фунт лиха. Вон гляди, гляди -
довел бабку до слез. Гляди! Стыдно, небось? Стыдно? То-то же. Ладно, не
плачь, Настасья Тимофевна, не плачь. Ну иди, ну утешь ее, скажи, что не
будешь больше. Иди, иди. И ты, Петя, тоже иди. Утешьте бабушку. И не
расстраивайте ее больше, она и так опомниться с тех пор, как отец-то ваш в
гвельба превратился, не может.
Ну ладно, ладно, кончай плакать, Настасья Тимофевна. Кончай плакать,
давай лучше дело делать. Слезами-то, чай, делу не поможешь. Давай я
котелок-от повешу. Хорошо как разгорелось. Вот эту только в зеленой
обложке подложу еще сбоку, и полный порядок. Ишь как запылали, проклятые!
Что это?.. Это ведь... Ох, больно-то как, господи...
Воды... Воды дайте... И воротник... О-о-ох, отпустило... Да не
суетись ты, уже отпустило... Ничего, ничего, уже... прошло уже почти...
Голову мне только приподними... Ну подложи чего-нибудь под голову, ну
неужели не понять? Что ты, до утра так держать будешь? И не причитай,
будто впервой. Полежу чуток и оклемаюсь. Старость не радость, известное
дело. Я просто как увидел ее... Ну обложку эту... Ну будто под дых мне кто
ударил. Ну да, название я прочитал случайно. Вот даже дыхание перехватило,
как вспомнил. Это ведь та самая... Ну помнишь, рассказывал же я тебе,
Настасья - ну та самая это книга. Да нет же, не перепутал. Ну как я могу
такое перепутать?! Думай, что говоришь! Я еще из ума-то не выжил. Я ее,
проклятую, до смерти не забуду. И переплет у нее тот же самый. И название
- ну я тебе говорил же. Тьфу, да "Рабочая гордость"! Вспомнила? Ну то-то.
Она самая. Роман-трилогия. И автор тот же - Мирон Хухряков. Ну посмотри,
если не веришь, вон у нее обложка-то еще и не загорелась с этой стороны.
Не хочешь смотреть? Ну и правильно, нечего обо всякую гадость мараться.
Приснится еще, не дай бог. Ты лучше вот что, иди-ка ужином занимайся, а то
сорванцы у тебя совсем оголодают. Нечего вокруг меня крутиться.
Нечего-нечего. Мне вон ребята, если что, помогут.
Совсем наша бабка разволновалась. Будто впервой сердце схватило. Со
мной, почитай, так уж десять раз, наверное, было. С тех пор, как отца
вашего, гвельба, повстречал в городе случайно. Да я вам рассказывал об
этом. Тогда-то я вообще чуть концы не отдал. Эх, не уберегли мы его. Моя
вина, никак себе простить не могу. А ведь как старались, как старались...
Вот и вас тоже, шалопаев, берегу-берегу, а что толку? Одно расстройство с
вами, честное слово.
Что это за "Рабочая гордость", спрашиваете? Да памятное это название,
видел я его раньше. Это еще в то время, когда о гвельбах и слыхом не
слыхивали, когда кругом одни только люди жили. А людей вокруг было
столько, что вы и не поверите. В каждом доме в городе люди жили, да не
одна семья, а сразу много. По улицам автобусы да троллейбусы ходили. Метро
под землей... А как тогда жили... Рассказать? Да сколько же можно,
ребятки? Я ведь, почитай, уж сотню раз вам все это рассказал, а вам все не
надоест никак. Да и тяжко мне все это вспоминать... Ну ладно, ладно,
уговорили, языкастые. Так уж и быть, расскажу. Только вот что, расскажу я