"Дэй Кин. Каждый может умереть " - читать интересную книгу автора

прибрежные городишки, а за ними простиралась синева океана.
Поближе она разглядела деловой район Беверли-Хиллз, а с другой
стороны - высокие белые шпили башен Ла-Бреа, поднимавшихся над Милей Чуда.
Именно это ей и было нужно - чудо. Когда-то она ощущала себя частью
всего, что лежало вокруг. Теперь не так. Ева вдруг почувствовала себя чужой
здесь. Это началось с тех пор, как мистер Хансон доставил письмо от мисс
Хильды Шмидт.
Оба, да поможет ей Господь, руководствовались добрыми побуждениями.
Она опустила взгляд на проспект, удаленный на четыре квартала. Уличное
движение было нормальное. Несмотря на жару, тротуары по обе стороны
проспекта были полны пешеходами, все они неутомимо двигались к какой-то
намеченной цели. Возможно, именно потому, что письмо пробудило, казалось,
уже умершие воспоминания, карликовые фигуры на проспекте напомнили ей о
мальчике в последнем лагере, в котором она находилась, прежде чем ее
перевели в лагерь Ein und Zwanzig <Двадцать один (нем.)>.
Это было после того, как умерла тетя Гертруда, когда к тревоге
добавилось одиночество.


***

- Будь хорошей девочкой, - говорили ей лагерные чиновники. - Имей
терпение. Мы делаем все, что в наших силах, стараясь отыскать кого-то из
выживших членов твоей семьи.
Будь хорошей. Будь терпеливой. А какой она еще могла быть?
Поскольку Ева уже тогда испытывала неутолимую жажду знаний, поскольку
она предпочитала чтение любых книг, которые попадались ей в лагерной
библиотеке, игре с куклами или участию в интимных играх, которым
предавались другие девочки после занятий в школе, все считали ее немного
странной. Даже мальчишки не обращали тогда на нее никакого внимания.
Ева взяла сигарету со столика в комнате и вернулась к перилам.
Потом, внезапно, ее маленькое детское тело начало быстро расти и
развиваться. И вот однажды, летним днем, когда ей было одиннадцать и в
безлесом лагере стоял зной, такой же палящий, как калифорнийское солнце,
светившее на нее сейчас, она принимала холодный душ в опустевшей на время
женской умывальной. Именно тогда у нее случилось первое...
Ева глубоко затянулась сигаретой. Слово "приключение" подходило не
хуже любого другого.
Она намыливала свой живот и слабый золотистый пушок, предвещавший
скорую половую зрелость, когда, подняв взгляд, увидела мальчика, нового
мальчика из лагеря, разглядывающего ее через открытое окно.
- А знаешь, детка, - сделал он ей комплимент на немецком. - Ты вроде
маленькая и костлявая, но хорошенькая.
Прямо как маленькая светловолосая кукла.
- Danke <Спасибо (нем.).>, - поблагодарила она его. Потом стыдливо
прикрылась руками, ожидая, пока он уйдет.
Но, вместо того чтобы уйти, мальчишка оглянулся через плечо, забрался
в окно и подошел к душевой кабинке.
- Очень хорошенькая, - повторил, присматриваясь к ней вблизи.
Ева, насколько помнила, слегка разволновалась, но была скорее