"Джоанна Кингсли. Любовные прикосновения" - читать интересную книгу автора

громче, когда она начала медленно подпевать на английском языке с очень
сильным акцентом.
В своей стране она не слишком часто слышала песни Пресли по радио,
однако он был ее любимым певцом и сам по себе служил достаточно веской
причиной, чтобы любить Америку. "Ты никогда не ловишь кроликов, поэтому та
мне не друг", - присоединилась она к Аните и запела вместе с ней.

ГЛАВА 14

Ларейна переехала из одного огромного дома в другой, и в этом отношении
все осталось по-прежнему. Но изменились ее понятия о том, что принадлежит ей
и кому принадлежит она, словно самые глубинные убеждения, сами основы
личности можно закладывать в сознание и убирать оттуда, как мебель, которую
вносят в комнату или выносят из нее.
В течение первых нескольких месяцев Ларейна была несчастна, но совсем
не потому, что кто-то плохо обращался с ней. Новые люди, с которыми она
теперь жила, делали все возможное, чтобы ей было хорошо. Под спальню девочке
выделили самую чудесную комнату во всем доме - очень большую, теплую, из
окна открывался вид на широкую зеленую лужайку и синий океан. Возле окна
стояло кресло, обитое бело-розовым ситцем в цветочек в тон обоям и покрывалу
на кровати. В комнате были полки, набитые книгами и игрушками, а также целые
груды мягких зверушек и кукол. Мэри готовила чешские блюда, которые были
гораздо вкуснее, чем у Фриды Павлецки. А Майкл, человек с веселым голосом,
возил ее повсюду в огромном блестящем автомобиле. Зимой они ездили на
замерзший пруд за городом, где он учил ее кататься на коньках. Когда
наступало время ложиться спать, дворецкий вез Ларейну на спине в ее комнату,
изображая из себя лошадь, а она пришпоривала его и кричала "giddyap" - одно
из первых слов, которым он научил ее. Карел Павлецки никогда ни разу не
играл с ней так.
И, наконец, у Ларейны была "баби", как она через несколько дней стала
называть Аниту. Это было ласкательное чешское слово, означающее "бабушка"
(хотя к тому времени она уже знала, что на самом деле Анита приходится ей
двоюродной бабушкой). Анита так много делала для Ларейны, что это не могло
не вызвать в девочке чувство любви и благодарности. Она, обнимая,
успокаивала свою воспитанницу, когда та в страхе просыпалась во время грозы,
помогала ей изучать английский язык, читала книги об американских детях,
вроде "Гекльберри Финна". Все это было так непохоже на те восемь лет,
которые Ларейна провела у Карела и Фриды Павлецки - восемь лет, когда она
считала этих людей своими родителями! И все же... когда она думала о
прошлом, ей казалось, что в душе у нее всегда таилось сомнение. Как часто
прибегала она в свою комнату в мансарде после очередной порки и кричала,
обращаясь к Богу: "Как ты мог отдать меня этим бессердечным людям?" Как
часто чувствовала она, что удушающие объятия Фриды - это не проявление
нежности, а просто потребность схватить и держать что-то, словно Ларейна
была неодушевленным предметом, куклой, а не ребенком! И сколько раз она
ощущала что-то тревожное и странное в том, как Карел клал руки на ее тело,
когда приходил к ней вечером, чтобы помочь раздеться и надеть пижаму! Разве
не подозревала она, не чувствовала своим детским сердцем, задолго до того
как ей сказали об этом, что на самом деле она не их дочь?
Но от этого узнать правду было ничуть не легче. В тот день, когда