"Бернгард Келлерман. Город Анатоль " - читать интересную книгу автора

пристрастился к вину, и его преследовали всевозможные навязчивые идеи. Среди
ночи он вдруг начинал стрелять. Сперва ему казалось, что на него нападают
разбойники, затем это были солдаты какого-то иностранного государства,
которое требовало выдать Маниу, а в конце концов ему стала мерещиться
нечистая сила. "Миша, проснись, - кричал он ночью, - посмотри на двор, он
весь кишмя кишит красными чертями! Возьми плетку, Миша, мы разгоним всю эту
шваль!"
Всё это Миша рассказывал Жаку. Однажды в сумерках на дороге появилось
ужасное чудовище, оно двигалось прямо к "Турецкому двору". Наполовину
дракон, наполовину дьявол с десятью головами и двадцатью рогами, словом -
какое-то страшилище, огромное, раза в три больше всей усадьбы, а рога
поднимались над лесом. "Чего он хочет? Видишь ты его, Миша? - кричал
Маниу. - С ним мне не сладить". На этот раз Маниу струсил, - раньше с ним
этого не случалось. Он упал без сознания. Служанки хотели послать за
священником, но Маниу и слышать не хотел о попах.
"И вот теперь он умер, - подумал Жак, - он немало скитался по свету и
наконец обрел покой". Тут Жак заметил, что уже подошел к дому госпожи
Ипсиланти.

IX

Через решетку Жак увидел пылавшие на ярком солнце цветники баронессы,
которые славились по всей округе. Среди них возвышался дом, - скорее
небольшой замок, от него веяло богатством и солидностью.
Когда Жак потянул звонок, сбежались, как обыкновенно, собаки
баронессы, - целая дюжина. Они с бешенством бросались на ворота, прыгали,
словно собирались разорвать Жака на куски. Лакей загнал собак в клетку,
впустил Жака, и на террасе появилась сама хозяйка.
Издали госпожа Ипсиланти казалась молодой девушкой, лет двадцати; она
была тонка, стройна; темные глаза ее блестели. Но если подойти поближе...
Впрочем, и вблизи она тоже производила впечатление молодой девушки, только у
этой девушки были что-то слишком уж сильно нарумянены щеки и чересчур смело
накрашены губы. Глаза блестели вблизи еще сильнее, чем издали, так что блеск
этот казался неестественным.
- Как мило, что вы пришли! - воскликнула она в радостном оживлении. -
Вы опять здесь? - Жак быстрыми шагами влюбленного взбежал по лестнице, - он
прыгал чуть ли не через три ступеньки - и запечатлел горячий, пожалуй
слишком долгий поцелуй на пухлой, надушенной детской ручке баронессы. Он
вспомнил совет Янко: "Поухаживай за баронессой, не стесняйся".
- Ах вы бездельник! Что это вы делаете? - с улыбкой погрозила ему
баронесса. - Разве так целуют руку у дамы? Я вижу, этот Берлин вас вконец
испортил.
Госпожа Ипсиланти - ее мать была француженка, а отец австриец -
пребывала вечно в одном и том же оживленном и веселом настроении. Эта
веселость ей никогда не изменяла, и она одинаково готова была смеяться, о
чем бы ей ни рассказывали: будь это даже скандальная история или чья-нибудь
смерть. Даже трагическая судьба ее мужа, который уже несколько лет лежал
разбитый параличом, не могла омрачить ее жизнерадостности.
- Входите! - крикнула она. - Расскажите мне берлинские и парижские
новости. Ах вы, несносные! - обратилась она к собакам, которых снова