"Бернгард Келлерман. Братья Шелленберг" - читать интересную книгу автора

Видите, Вейденбах, как люди живут. И если можно так жить, то к чему
напрягаться? Искусство? Кто теперь у нас в стране сколько-нибудь
интересуется искусством, что-нибудь понимает в искусстве? Это время
миновало.
Качинский вдруг умолк. Остановился и, размышляя, смотрел на Георга.
- Есть, впрочем, еще одна возможность легко зарабатывать деньги, -
оживленно воскликнул он затем, вдохновившись своею мыслью. - Послушайте,
Вейденбах, это вам, пожалуй, подошло бы!
В глазах у Вейденбаха проснулась надежда.
- Да, милый мой, кажется, это удачная идея! Ведь вы в конце концов
пришли ко мне потому, что вам деньги нужны, и вы думали - у Качинского, быть
может, найдется что-нибудь. Полно, Вейденбах, вам незачем краснеть, что вы!
Я могу вам только вот что сказать, - Качинский оскалил в улыбке свои
красивые зубы: - ничего не может быть глупее на свете, чем краснеть перед
Качинским. Но чтобы не забыть, вот эта единственная вещь, которая вам,
пожалуй, подошла бы: кокаин!
- Кокаин? - разочарованно прошептал Георг.
Качинский расхохотался.
- Да, кокаин! - повторил он. - Это вас, кажется, не вдохновляет, а
между тем дело просто. Попробуйте добывать кокаин. Людей, у которых есть
кокаин, вы найдете, а затем мы могли бы работать вместе. О покупателях
позабочусь я. Что вы на это скажете?
Качинский смеялся громко и весело.
- Это дело не для меня, - пробормотал Георг. - Не такой я человек. К
этому у меня нет ни малейшего дарования.
Качинский смотрел на него с выражением тихого сожаления в серых глазах.
- Жаль, очень жаль, - тихо сказал он затем. - Боюсь, что вам придется
туго, Вейденбах. Да, не такой вы человек, я это вижу. Вы созданы только для
работы. Вы вечно будете работать, а другие вашей работой пользоваться и над
вами смеяться.
- Ну и пусть смеются, только бы мне иметь работу, - ответил Георг,
вставая. Ему вдруг стало тошно от цинизма Качинского. - Я надеюсь,
Качинский, что вы не сердитесь на меня за мой визит, - сказал он.
- Сержусь? Почему же? Я ведь ничего не прозевал. Я тут расхаживаю взад
и вперед и жду телефонного звонка. Мне надо узнать, где сегодня вечером
играют, а кроме того мне предстоит свидание в "Бристоле".
- А Женни, Женни Флориан? - спросил Георг, уже со шляпой в руке. - Как
ее дела? Она еще в Берлине?
Качинский побледнел. Он сразу остановился. Его серые глаза загорелись
злобой, а красивый мальчишеский рот стал упрямым и властным. Это лицо Георг
потом уже не мог позабыть. Оно стало высокомерным и холодным и слишком явно
выдавало, что приветливые и любезные манеры Качинского были просто
притворством.
- Никогда больше не произносите при мне имени Женни Флориан! - крикнул
он и, точно капризный ребенок, топнул ногой. Но заметив, что Георг обижен,
он попытался смягчить впечатление от своих слов. - Простите, - сказал он
более спокойно, хотя его голос еще дрожал, - простите, что я разволновался.
Но всякий раз, вспоминая Женни, я прихожу в ярость. Она сделала карьеру,
Вейденбах. Разъезжает в роскошном "мерседесе", и посмотрели бы вы, как она
улыбается, отвечая мне на поклон: совершенно так, словно я был ей когда-то