"Кэти Келли. Мужчины свои и чужие " - читать интересную книгу автора

сверкают и нигде ни одной не выглаженной тряпки. И тем не менее мать
продолжала неодобрительно цокать языком по поводу единственного пятна во
всей этой чистоте!
Эмма могла представить себе, как Питер утром открывает холодильник,
берет коробку с салатом, ест его тут же, не отходя от дверцы, потом сует
жирную коробку назад на полку и хватает апельсиновый сок на завтрак. Он
обожал салаты из супермаркета и дико ненавидел лазанью. Но говорить об этом
матери не имело никакого смысла. Анна-Мари О'Брайен и слушать не станет. Она
никогда никого не слушала, кроме своего мужа, Джеймса П. О'Брайена,
владельца небольшой компании, который руководил всем в пределах видимости и
всегда - то есть абсолютно всегда - настаивал, чтобы последнее слово
оставалось за ним.
Эмма устало села на стул в кухне и принялась рассматривать свои ногти,
которые недавно покрасила. Розовый лак, купленный специально для отпуска,
смотрелся неплохо, но не смог замаскировать урон, нанесенный хлоркой, или
обгрызенный ноготь. Эмма никак не могла избавиться от этой детской привычки
и сгрызла ноготь на указательном пальце почти до основания во время длинного
телефонного разговора накануне с матерью. Анна-Мари распространялась насчет
жары в Египте, дикости местных жителей, необходимости прикрывать плечи и
"сможет ли отец получить там нормальное молоко к чаю". Последнее замечание
вызвало у Эммы мысленную картину: отец, пытающийся подоить верблюда, стоит с
красным вспотевшим лицом, держа в одной руке чашку, а в другой верблюжью
титьку.
"Ладно, кто станет смотреть на твои проклятые ногти?" - сказала себе
Эмма. Она слишком устала, чтобы об этом беспокоиться. Хорошо бы поспать в
самолете по дороге в Египет. Если ей удастся стащить у матери таблетку
валиума, она отключится на всю дорогу.
Пока мать возилась у холодильника, Эмма тайком пощупала свою грудь
через мягкую ткань комбинезона. Она занималась этим весь день, доставляя
себе огромное удовольствие, не имеющее никакого отношения к сексу. Утром в
зеркале ее грудь выглядела больше, чем обычно, она была в этом уверена.
Соски стали крупнее, верно? Вне сомнения. Эмма радостно улыбнулась: она
беременна! Невозможно описать, какой счастливой она себя чувствовала, когда
думала о ребенке, ее ребенке. Она вся сияла изнутри, и это сияние питалось
радостью и чувством облегчения. Облегчения от того, что после долгого
ожидания это наконец произошло. Ей хотелось пуститься в пляс от счастья, но
природная осторожность останавливала ее. "Не говори ничего, а то сглазишь!
Подожди, вот когда будешь полностью уверена, сообщишь Питеру замечательные
новости", - говорила она себе. Ей всего-то и нужно пережить ужасную неделю с
родителями, а дальше все будет замечательно. Ее тайна поможет ей
продержаться эту неделю. Одна неделя, подумаешь!
Не обращая внимания на монолог на тему "здесь конь не валялся", она
взяла блокнот и принялась писать записку Питу, уверяя его, что любит и будет
ужасно скучать.
- Что, мадам, как всегда, изволит отдыхать, пока ее мать работает?
При звуке отцовского голоса Эмма чуть не подскочила. И сразу
почувствовала, что в чем-то виновата. Так же с ней всегда бывало, когда на
пути попадалась полицейская машина с торчащим из окна радаром, хотя сама она
тащилась со скоростью тридцать миль в час. Одно присутствие отца наводило на
нее тоску. Даже сегодня, когда она так радовалась перспективе оказаться