"Джеймс Келман. До чего ж оно все запоздало " - читать интересную книгу автора

они могли сказать: вы знаете, с этим вот хмырем жизнь обошлась не так, как с
нами, в жизни главное что? - главное, что ты собой представляешь
что ты собой представляешь - это совсем другой коленкор, тут они в
курсе, им про это устроители совещания все уже рассказали. Профсоюзники из
городского совета знают, о чем я, и потому храбрец Сэмми поднимается на
ноги. Потом нагибается, шнурки завязать, нет, кроме шуток, ни фига его и не
трясет, вон, смотри, какие на нем брюки хорошие! Правда, в пятнах. Откуда,
на хер, взялись эти хорошие брюки, друг, а джинсы его куда подевались? А,
блин, ладно, возьми себя в руки. Вставай и иди, вставай и иди; покажи им,
вот, он не спотыкается, не заваливается, он в порядке, в полной норме, он со
всем справится, храбрец Сэмми, со всем, он уже в пути, ходит себе по разным
затраханным местам, прогуливается туда-сюда по проулку, а какой-то малый и
тут на него уставился! Чего они все пялятся-то, мать их! Вот и этот, со
здоровенной бородатой харей и хитрыми маленькими глазками, в старом
дождевике с поясом, потрепанном, как хрен знает что; тоже поглядывает;
какой, на хер, поглядывает, пялится, так и вперился в Сэмми, исусе, может,
это он шузы-то и спер. Сука! Сэмми оглядывается на него, потом шарит по
карманам; ему нужна какая ни на есть мелочишка, сигарета, что-нибудь, ну,
хоть что-нибудь, друг, хоть какая херовенькая ерунда вместо всего этого,
вместо того, чтобы валандаться тут, пошатываясь, точно насосавшийся убогий
ханыга. Опять туристы лезут в глаза. Только это уж не туристы, нет, на сей
раз фараоны, ублюдки сраные, их сразу можно учуять, даже если они не в
форме. За милю. Сэмми их узнал, это уж будьте покойны, их глаза выдают; если
знаешь эти глаза, так сразу их просечешь, такие уж у них зенки, ввек не
забудешь. И он даже, учена мать, он уверен, что любого из них углядит сразу,
хотя как знать, как знать.
Ладно, он уже принял решение. Прямо здесь и сейчас. Вот тут, вот на
этом самом месте он принял решение.
И улыбнулся; в первый раз за многие дни. Точно тебе говорю, впервые за
многие дни ему удалось улыбнуться. Ну их в жопу. Всех до единого. Он снова
влезает в куртку, обдергивает ее спереди, проверяет, есть ли у него галстук
на шее - ясное дело, нету. Охлопывает локти и задницу, стряхивает с них пыль
и грязь, смотри-ка, задница почему-то вся мокрая. Плевать. Улыбается еще
раз, потом стирает улыбку с лица и, сунув руки в карманы штанов, топает за
ними, пока они не останавливаются малость оглядеться; тут он сразу на них и
наседает - видно, что им это не нравится, им, в их цивильных тряпках, это не
нравится, друг...
Эй, приятель, у тебя фунта не найдется? Так неудобно просить. Сэмми
пожимает плечами. Если честно, я прошлой ночью гульнул в одной компании;
хрен его знает, что потом было, но только я остался без гроша. Как раз
получку дали, вся при мне была, и ее тоже нету, думаю, ограбил меня какой-то
гад. Нынче на улице кого только не встретишь. Сами знаете, по улицам нынче
лучше не гулять.
Но это ж фараоны, друг, если ты не задрипанный миллионер или там если
голос твой им не понравился, они на тебя и глядеть-то не станут.
Хмырь, который поближе к Сэмми, похоже, озадачен его наглостью; косится
на своего приятеля, мнением его интересуется. Так что Сэмми спешит
продолжить, чтобы не упустить инициативу: не, говорит он, если по-честному,
я как зарплату получил, сразу дернул с парой корешей в забегаловку, ну а там
уж пошло-поехало; проснулся тут, неподалеку, на окраине, - отсюда до моего