"Джеймс Келман. Перевод показаний" - читать интересную книгу автора

Только это, ничего другого. А что еще он мог сказать? Я думаю, больше
нечего.
Я уже чувствовал, от меня ждут понимания. Тут я не ошибался. Да и как я
мог? Такое я занимал положение. Он говорил об очень сложном примере, который
был во время очень сложного и неблагоприятного случая, очень
неблагоприятного. Сказал, как эти вещи следует рассматривать в качестве
примеров, что нам следует это понять, очень важно, чтобы все мы это усвоили.
Он снова и снова объяснял это, спрашивал, усвоили мы суть примера, не
усвоили. И снова, все ли поняли? Я заметил, его коллега, правая рука, снова
глядит на меня, и опять сказал, Да.
И от этого наступило молчание. Никто даже не шевелился, только старик,
который уставился на меня. Вы поняли, спросил он.
На этот раз я промолчал. Он кивнул и пошел на меня. Схватил за шею,
сзади и сбоку, слишком крепко сначала, почти придушил, мне пришлось
вцепиться в его руку. Старик потянул меня на пол, и я позволил опрокинуть
себя, на плечо, другого выбора у меня не было, вот я и позволил. Он похлопал
меня по голове, два раза, стянул с меня рубашку, провел пальцем по моему
животу, от ребер к пупку. И снова заговорил, резко и слишком быстро, чтобы я
смог что-то понять. Я уже не мог сосредоточиться, просто смотрел на его
руку, на плечо, на узловатые вены ладони, на запястья, вся сила в них. Он
вытащил нож, да, с толстым лезвием, резак, чтобы втыкать и вспарывать. Я
видел, его помощник стоит, скрестив руки, и смотрит.
Да, настороженно, бдительно, это верно. У меня была своя роль, чтобы
играть. Я видел, что и у этого коллеги, у правой руки, у него тоже своя, я
был в этом уверен, ну и что из того?
И кто будет потом разбираться?
Я хотел научиться. Которые помоложе, могли бы увидеть это, [как]
некоторое проявление терпения, насчет других не знаю. Но я не мог уловить
все, что излагал старик, может ему следовало говорить помедленнее. И эта его
резкость, она тоже. Я же говорю, в нем была резкость.
В голосе, в манерах.
Я ожидал безразличия, но резкость мешала моему постижению. И потом я
видел его коллегу, он теперь наблюдал за другими в комнате, да, как они
смотрят на старика, на меня, он был насторожен, очень насторожен, не просто
внимателен, больше. Я должен был контролировать себя, чтобы не дергаться, и
не мог. Сознавал это. И снова голос старика. Коллеги, сказал он, это для
вас, вы должны этому научиться.
Он сжимал мою шею, душил, глаза его я видеть не мог, цеплялся за
запястья, да, наверное, не думаю, что нет, и потом темнота, в глазах, и
иголки света, брызги, голубые, какие-то такие. Я наверное повалился. Коллегу
его я почти и не видел, только одна вспышка, да, и он щурился на меня. Это я
увидел. Увидел его и понял, ему интересно мое происхождение, родители,
откуда я. Он этого не знал, и старик тоже, хотя ему-то было все равно. Ни
одному из них, ни одному. Я им ничего не сказал. Они ничего не узнали.
Ничего я им не сказал, особенно старику. Нет, и правой руке, который
вынюхивал все. И ничего не нашел. Да, и ничего не нашел. А я ждал, когда
научат. Очень хотел научиться и ничего не видел, кроме этой минуты, потому
как, что я могу сказать, я весь отдался, может и смерти, так я и сделал.
Внимание всех других сосредоточилось на старике, на его демонстрации.
Коллегу его я больше не видел, но и он смотрел, не изменившись лицом.