"Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей... " - читать интересную книгу автора

выталкивали вон, это прокричать призыв. Прокричать, обратившись к старику,
чтобы перевоспитать его! Вгони ноги в землю, как дерево! Меня с таким
ожесточением толкал и пинал секретарь, что голос мой прерывался, но все
равно, когда я прокричал это больному, секретарь, во всеоружии дзинтана и
лука, дошел до того, что воззвал к кому-то, стоявшему у стены: Наоби-сан,
разрешите избить его? При этом продолжал бить меня по колену, подлец.
Холодный голос твоей матери ответил: Можешь избить его как следует. И этот
дзинтаново-луковый молодчик начал избивать меня по-настоящему, а в это время
вернулся тот, ходивший по нужде полицейский. Налетел на меня сзади и больно
ударил по голове. Тут я понял, что у меня не остается времени отправить
последнее, даже самое крохотное послание, и закричал: йе, йе, йей, йей. -Это
кит, - радостно, нараспев сказал Дзин.


Глава 3


СЛЕЖКА И УГРОЗЫ

Когда человек, впоследствии назвавшийся Ооки Исана и имевший настоящее
имя, записанное в книге регистрации актов гражданского состояния,
просыпался, то, пока пробуждались от сна лишь руки и ноги, а мозг и желудок
еще были погружены в дремоту, он временами испытывал глубокую опустошенность
вынутого из петли самоубийцы. Впервые это случилось однажды утром. Во время
сна в его продолжавшем бодрствовать сознании сохранялось воспоминание о том,
как вечером он точил кухонный нож по просьбе жены - они еще жили вместе -и
во сне пробовал самые разные способы покончить с собой. Лучше всего, решил
он, перерезать себе горло, и эта картина отчетливо запечатлелась в его
мозгу. На рассвете, проснувшись в своей холодной кровати, он, точно ящерица,
настороженно поднял голову, нащупал босыми ногами пол и кратчайшим путем
направился в кухню. Но шум работающего холодильника, помимо воли Исана,
остановил его. Достав из холодильника жирный кусок свинины на ребрышках,
целиком зажаренный в духовке, он рвал его зубами, искоса поглядывая на три
аккуратно висящих кухонных ножа, поблескивавших в рассветной мгле.
Насытившись, Исана вновь пробудил в себе инстинкт самосохранения...
Хотя он тогда и упустил момент, чтобы дать выход бесконечной
опустошенности, испытываемой обычно на рассвете, он считал чистой
случайностью, что в утренней газете не было статьи о его смерти или о том,
что отказывающийся жить ребенок в конце концов умер. Отказывающимся жить
ребенком был Дзин. Почему Дзин оказался в состоянии
безысходности -неизвестно, но ребенок явно отказывался жить, и те, кто
внимательно наблюдал за ним, установить ничего не смогли. Когда Исана
впервые обратил на это внимание и они с женой, стыдясь, должны были
признать, что не чем иным, как дурной болезнью, которой оба когда-то
страдали, объяснить это невозможно, положение ребенка стало критическим. Он
активно отказывался жить, и это состояние стало для него обычным.
Поскольку Дзин был еще слишком мал, чтобы сознательно относиться к
своему телу как к чему-то враждебному, то вряд ли он нарочно истязал свое
сопротивляющееся страданиям тело. Однажды зимним утром жена увидела, что в
ванне, вода в которой уже почти остыла, сидит Дзин и его тело, выступающее