"Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей... " - читать интересную книгу автора

Он просто был охвачен всепоглощающей идеей сохранить свою жизнь ради того,
чтобы уберечь Дзина. К тому же сейчас Дзин действительно был напуган топотом
по крыше. И застонал, будто от боли. Исана и сам готов был стонать, как
ребенок. Не застонал он только потому, что, боясь привлечь внимание
мальчишек, топавших по крыше, даже света не зажигал и, крепко обняв сына,
старался приободрить, поддержать его.
Топот на крыше неожиданно прекратился. Скорее всего, они спрыгнули на
одну из площадок в косогоре за убежищем. Исана немного успокоился, решив,
что топот на крыше был не враждебным действием, направленным против него и
Дзина, а операцией, призванной донести до них некое послание. Но он был не в
состоянии следовать за эхом, рожденным этим посланием. Потому что Дзин от
пережитого страха превратился в кусок истерзанной плоти. Нужно было отдать
все силы, чтобы вернуть его к жизни.
Исана решил все оставить как есть до тех пор, пока он на рассвете не
заберется в бункер (впрочем, не раньше, чем Дзин оправится и его можно будет
спокойно оставить одного), где восстановит в памяти все происшедшее и найдет
нить к тому, как понять и обезвредить послание, полученное им от тех, кто
топал ночью по крыше. Поручу-ка я это бесчисленным душам деревьев и душам
китов, которые, наверно, внимательно следят за нашей с Дзином затворнической
жизнью, подумал он. Дзин, свернувшись калачиком, застыл и стонал так
жалобно, что любого привел бы в отчаяние. Исана, прижав к себе ребенка,
протянул руку и включил магнитофон, другой рукой он все время растирал ему
руки и ноги. Если бы начавший работать магнитофон вдруг испортился и в
крохотное светлое оконце, приоткрывшееся в Дзине, полились бы раздражающие
шумы, он бы опять ушел так далеко, что Исана никогда бы не смог до него
добраться. Он взвился бы в неоглядную высь или утонул в бездонной глубине,
как мертвая рыба. Ладони Исана, прикрывавшие застывшее тело ребенка и
гладившие его покрытую пупырышками кожу, со страхом ждали такого момента.
Воображению Исана сознание Дзина рисовалось как нечто схожее с
сердцевиной яйца. В скорлупе заключена жидкая кровяная сыворотка,
замутненная чем-то вроде белка. И в нем - сознание: комочек желтка. Если
Дзин, как это бывает каждый раз, когда он ест макароны, ощущает покой и
уверенность в себе, его сознание все разрастается и разрастается до тех пор,
пока не заполнит всю внутренность скорлупы. Но стоит поселиться в нем страху
или обычной тревоге - количество темной кровяной сыворотки увеличивается и
крохотное сознание Дзина тонет в ней, как жалкое зернышко. Стоило Исана
подумать, что Дзин вдруг умрет с этим зернышком сознания, погруженного в
страх, как его самого охватывал безграничный ужас...
Пять часов подряд Исана лежал в убежище, наполненном голосами птиц, и
массировал безжизненное тельце ребенка.
В свете пробивающегося сквозь тучи утреннего солнца Исана увидел, как
из закрытых глаз Дзина капали горячие слезы. Дзин ночью прикусил нижнюю
губу, и в уголках рта запеклась кровь - так бывало после анестезии, которую
делал зубной врач. Посмотрев в темное зеркало сбоку от унитаза, Исана
увидел, что и он прикусил нижнюю губу. Вдруг вспыхнула острая боль. Страшный
привкус, который он ощущал всю эту долгую ночь, был вкусом его собственной
крови. Но и в тот миг, когда Исана понял это, ему все равно казалось, будто
он пять часов кряду ощущал вкус крови сына.
Исана задремал. Отступая в темное бессознание, он чувствовал, как его
душа, устремившись за помощью в бункер, низвергается вниз и, коснувшись у