"Александр Керенский. Гатчина " - читать интересную книгу автора

корпуса, разрушило в значительной степени воинскую дисциплину и поселило
глубокое недоверие к офицерству в строевом казачестве. Офицеры же в свою
очередь никак не могли примириться с крахом Корниловского начинания и
ненавидели всех его противников, в особенности, конечно, меня... Сам ген.
Краснов держал себя в сношении со мной с большой, но корректной
сдержанностью. Он был, вообще, все время очень, как говорится, себе на уме.
Однако, у меня сразу создалось впечатление, что он лично готов все сделать
для подавления большевистского мятежа.
Поздней ночью мы выехали в Остров. На рассвете были там. Данный по
корпусу приказ об отмене похода в свою очередь был отменен. Поход на
СПб. -об'явлен. Мы не знали тогда, что Правительство, на помощь которому мы
спешили, уже во власти большевиков, а сами министры сидят в Петропавловской
крепости. Но мы воочию наблюдали, с какой стремительной быстротой
Петербургские события отзывались на фронте, разрушая дисциплину, и едва
налаженный после Корнилова порядок. Не успели мы в'ехать в Остров, как стали
уже кругом поговаривать о том, что местный гарнизон решил прибегнуть к силе,
дабы не выпустить казаков из города. Действительно, присутствуя утром, по
просьбе ген. Краснова на собрании гарнизонных и казачьих делегатов, я сам
мог убедиться, что каждый лишний час промедления в городе делал самое
выступление корпуса из Острова все более гадательным. Постепенно, вокруг
самого здания штаба 3-го корпуса скапливалась, все разрастаясь солдатская
толпа, возбужденная и частью вооруженная.
Наконец, около десяти часов утра с вокзала сообщили, что воинские
поезда готовы к нагрузке. Наши автомобили пошли к станции, конвоируемые
казаками, напутствуемые ревом и угрозами разнузданной солдатчины. На вокзале
новые серьезнейшие затруднения. Псков под разными предлогами, чтобы
парализовать наше начинание, не давал пути нашим поездам. Только мое личное
присутствие среди войск, в конце концов помогло устранить препятствие. С
большим опозданием поезда, груженые эшелонами 3-го конного корпуса,
двинулись в путь. Вся "боевая мощь" корпуса сводилась к 500-600 казаков и к
нескольким пушкам. С этими "силами" мы решились, однако, во что бы то ни
стало пробить себе дорогу к СПб., не ожидая никаких подкреплений и нигде не
останавливаясь. Теперь я думаю, что это была ошибка непоправимая. Если бы в
то утро, 26-го октября, я уже знал о захвате большевиками Вр. Правительства,
я наверное, не остановился бы на этом слишком рискованном плане. Основной
его недостаток заключался в том, что, пробивая себе с казаками путь через
все препятствия, мы оставляли за собой все опасные пункты в руках враждебных
Правительству сил и теряли всякую связь с тылом, откуда нужно было
подтягивать подкрепления. Только к вечеру этого дня в поезде под Лугой, мы
получили первое известие о захвате Зимнего Дворца. Специальный курьер привез
мне эту новость от ген. Барановского, который в свою очередь получил
сообщение по прямому с телеграфной станции Зимнего Дворца от одного из
офицеров военного кабинета. Казалось бы, известие о катастрофе пришло из
безукоризненного источника... Но, как это в жизни часто встречается, самое
достоверное показалось невероятным, а сам гонец из Пскова - подозрительным.
Ведь у нас в поезде офицер, покинувший Петербург утром 26-го октября.
По его словам в это время Правительство еще оборонялось в дворце, а в городе
силы сопротивления против большевиков увеличивались. Сопоставляя это
показание "очевидца" с содержанием привезенной из Пскова телеграммы,
невольно напрашивалась мысль, что трагическое известие было сфабриковано