"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

найдется хотя бы одна-единственная аналогия, за исключением позднейшей
аналогии, которая ничего не доказывает, ибо неизменным остается одно: Авраам
представляет собой веру и вера находит себе в нем естественное выражение, в
нем, чья жизнь является не просто самым парадоксальным из всего, что может
быть помыслено, нет, она настолько парадоксальна, что ее вообще нельзя
помыслить. Он действует силой абсурда; ибо это действительно абсурд, что он,
в качестве единичного индивида, стоит выше, чем всеобщее. Этот парадокс не
может быть опосредован; ведь как только Авраам начинает это делать, ему
приходится признать, что он пребывает в состоянии искушения, а если это так,
он никогда не станет приносить в жертву Исаака, или же, если он уже принес
его в жертву, он должен будет в раскаянии вернуться ко всеобщему. Силой
абсурда он снова обретает Исаака. А потому ни в какое мгновение Авраам не
является трагическим героем, нет, он нечто совсем иное - либо убийца, либо
верующий. У Авраама нет того двойного определения, которое спасает
трагического героя. Оттого и получается, что я вполне способен понять
трагического героя, но Авраама я не понимаю, несмотря на то, что в некотором
безумном смысле слова я восхищаюсь им больше, чем кем бы то ни было.
Отношение Авраама к Исааку этически выражается очень просто: отец
должен любить сына больше, чем самого себя. И все же этическое имеет внутри
своей сферы некоторые собственные различения. Давайте посмотрим, можно ли
найти в этой повести какое-то более высокое выражение для этического,
которое могло бы объяснить поведение Авраама этически, оправдать его с
этической точки зрения, устранить этический долг по отношению к сыну, не
выходя при этом за пределы телеологии этического.
Когда некое предприятие, о котором заботится целый народ, вдруг
оказывается остановленным, когда подобный план опрокидывается немилостью
неба, когда Божий гнев насылает такую тишь, которая смеется над всеми
усилиями людей, когда прорицатель делает свое тяжкое дело и сообщает, что
Бог требует себе в жертву юную девушку, отец призван героически принести эту
жертву.[67] С приличествующим случаю величием духа он должен скрывать свою
боль, даже если ему и хотелось бы стать "маленьким человеком, которому можно
плакать",[68] а не царем, который должен поступать по-царски. И пусть боль
входит в его одинокую грудь, пусть среди всего народа у него есть лишь трое
доверенных друзей,[69] все равно очень скоро весь народ станет свидетелем
его боли, свидетелем и его деяния, поскольку он принесет ее, свою дочь, юную
прекрасную девушку, в жертву ради блага всех. О, что за грудь у этой
девушки! Что за щечки, что за светлые волосы (стих 687)! И дочь тронет его
своими слезами, и отец отвернет свое лицо; но герой занесет нож. И когда
весть об этом достигнет родного дома, прекрасные девушки Греции зарумянятся
от воодушевления, а если дочь эта была невестой, ее суженый не разгневается,
но будет гордиться тем, что причастен к деянию отца, ибо девушка была даже
теснее связана с ним, чем с отцом.
И если мы возьмем того мужественного судью, который спас Израиль в час
нужды, на одном дыхании связав Господа и самого себя одним обещанием, то он
героически преобразит ликование юной девушки, радость любимой дочери в
страдание, и весь Израиль будет вместе с нею сострадать ее девственной
юности; но каждый свободный муж поймет Иеффая,[70] каждая сердечная женщина
будет им восхищаться, и каждая девица Израиля пожелает поступать так, как
его дочь; ибо что толку было бы для Иеффая победить благодаря своему
обещанию, если бы он его не сдержал, и разве не была бы тогда победа вновь