"Филип Керр. Бледный преступник ("Берни Гюнтер" #2) " - читать интересную книгу автора

Гитлера.
- Без сомнения. А у Геббельса - раздвоенное копыто. Они все -
порождение Сатаны, черт бы их побрал.
Я шел к обгоревшим руинам Рейхстага, слушая, как мои шаги гулко
отзываются на безлюдной Кенигсплац. И только Бисмарк, стоя на своем
постаменте у западного входа с мечом в руке, повернув голову в мою сторону,
казалось, собирался потребовать у меня ответа, зачем я сюда явился. Но,
насколько я помню, он никогда не относился всерьез к немецкому парламенту -
даже ни разу ногой сюда не ступил. И мне не верилось, что он настроен
защищать учреждение, к которому его статуя, вероятно не случайно,
повернулась спиной. К тому же сейчас в этом довольно помпезном здании в
стиле Ренессанс не было ничего такого, что бы вызвало желание его защищать.
С фасадом, почерневшим от дыма, Рейхстаг походил на вулкан, переживший свое
последнее и самое впечатляющее извержение. Но пожар Рейхстага означал нечто
большее, чем принесение в жертву Республики 1918 года, он был ярким примером
той страсти к поджогам, которую Адольф Гитлер хотел разжечь в Германии.
Я подошел к северной стороне и к тому, что осталось от входа для
публики, через который я проходил однажды вместе со своей матерью более
тридцати лет назад.
Я не стал доставать электрический фонарик. Человеку с фонарем в руке
остается только нарисовать у себя на груди несколько цветных кругов, чтобы
стать идеальной мишенью. Кроме того, поскольку крыша почти полностью
сгорела, то в пробивающемся лунном свете я видел, куда иду. Тем не менее,
проходя через северный вестибюль в комнату, которая когда-то была приемной,
я с громким щелчком взвел курок маузера, чтобы показать тому, кто меня ждал,
что я вооружен.
И в жуткой, отдающей эхом тишине этот звук прозвучал громче, чем топот
копыт прусской кавалерии.
- Он тебе не понадобится, - раздался голос с галереи надо мной.
- Все равно я погожу его прятать: здесь могут быть крысы.
Человек презрительно рассмеялся.
- Все крысы давно уже убрались отсюда. - В лицо мне ударил луч
фонарика. - Поднимайся сюда, Гюнтер.
- Кажется, мне знаком ваш голос, - сказал я, начиная вышагивать по
лестнице.
- Мне тоже так кажется. Иногда я узнаю свой голос, но не узнаю
человека, которому он принадлежит. В этом нет ничего странного. Особенно в
наши дни. Не правда ли?
Я вытащил фонарик и направил его на человека, который теперь отступал в
глубь комнаты.
- Очень интересно. Хотелось бы мне услышать, как бы вы повторили эти
слова на Принц-Альбрехт-штрассе.
Он снова засмеялся.
- Все-таки ты меня узнал.
Мой фонарь высветил его из темноты позади большой мраморной статуи
императора Вильгельма I, стоявшей в центре огромного восьмиугольного зала. В
его лице было что-то космополитическое, хотя говорил он с берлинским
акцентом. Можно даже сказать, что он не представляет собой ничего
особенного - просто маленький еврей, если бы не размеры его носа. Он
возвышался в центре лица, как шест на солнечных часах, и заставлял верхнюю