"Вера Кетлинская. Мужество " - читать интересную книгу автора

- Опа Самар приедет через три дня, - сказала Мооми с выражением тупой
покорности на лице. - Опа Самар и отец виделись на рыбалке. Отец говорит -
решили.
- Нет, - сказал Кильту твердо, - ты поедешь тоже. Мы завтра пойдем к
Ивану Хайтанин. Сейчас есть советская власть. Сейчас нет закона, чтобы
покупать девушек.
- А Урыгтэ? - спросила Мооми и заплакала. Урыгтэ была подругой Мооми с
детства. Мооми было шестнадцать лет, а Урыгтэ семнадцать. Отец Мооми
заплатил за Урыгтэ большой калым: пять кусков китайского шелка, четыреста
рублей николаевскими деньгами, меховой халат, новое ружье и много пороху.
Урыгтэ стала женой Наймука. Она стала скучная и раздражительная и уже
смотрела на Мооми как хозяйка на работницу и только в отсутствие старого
Наймука или в случаях, когда старик обижал ее, по-прежнему шепталась с
Мооми, обнимала ее и плакала.
- Нет, - повторил Кильту, и лицо его стало злым, - теперь советская
власть. Советская власть против калыма и продажи девушек. Ты поедешь в
большой город, где все - комсомол. И Ходжеро поедет. Урыгтэ сама виновата.
Она могла идти к председателю, а она пошла замуж за большие деньги. - И он
засмеялся. - Ходжеро спросил русских комсомол, что стоят николаевские
деньги. Русские комсомол говорят: можно оклеить стены, только стены будут
некрасивые.
- Урыгтэ умрет, - сказала Мооми, продолжая плакать, - тогда отец
возьмет новую жену. Кто знает, какая будет новая жена?
- Какое тебе дело? Ты поедешь со мной. Завтра я пойду говорить с Иваном
Хайтанин.
И Кильту обнял Мооми.
А в избе Михайлова до утра горел свет. Жена Михайлова спала тревожно,
часто просыпалась и поднимала голову, чтобы посмотреть на мужа. Старик сидел
у лампы с Парамоновым; у него посерело лицо, и трясущиеся пальцы то и дело
свертывали махорочные цыгарки. Вся изба уже заполнилась едким дымом, а они
все сидели и говорили вполголоса. Старуха ничего не могла разобрать, но и не
разбирая слов, понимала, что приятного в разговоре мало. Она крестилась,
крестила издали мужа и снова засыпала, но и во сне тревожилось сердце - сны
виделись невеселые, суматошные.
Когда новый день занялся над стойбищем, Алексей Наймука вышел из фанзы
и стал обтесывать доски для двух гробов - большого и маленького. Сакса,
плача, одевала покойницу. Урыгтэ лежала вся белая, с обострившимися широкими
скулами и маленьким запавшим ртом. Ее глаза были перевязаны шелковой
повязкой, но из-под повязки темнели провалы глазных впадин, и казалось,
Урыгтэ смотрит на лежащего рядом ребенка. Ребенок был очень маленький и уже
посиневший, с подсохшими пятнами крови на голове.
Мооми уехала на рыбалку, за родителями Урыгтэ.
Солнце было уже высоко, когда лодка вернулась. Старая мать бежала по
берегу; ее волосы развевались, выбившись из-под повязки. Она вбежала в
фанзу, даже не взглянула на Наймука, громко закричала, упала на пол рядом с
мертвой и завыла во весь голос.
Отец и Наймука молча собирали вещи покойницы. Отец принес из дому все,
что осталось у него от дочери, - берестяной узорный ларчик, детские
халатики, маленькую трубку, которую сделал для Урыгтэ ее друг, соседский
мальчик Ходжеро.