"Жозе Мария Эса де Кейрош. Преступление падре Амаро " - читать интересную книгу автора

героини) лишь подчеркивает коренное отличие эстетики Флобера от
повествовательных принципов, лежащих в основе "Кузена Базилио". Гибель Эммы
Бовари с роковой неизбежностью проистекает из всего развития сюжета,
порождена столкновением душевного склада Эммы и мира, Луиза умирает потому,
что... умирает Эмма. Это - воистину литературная смерть, смерть,
долженствующая придать героине облик страдалицы - "второй Эммы". Но "второй
Эммы" быть не может, как не может быть второй Анны Карениной, второго Ивана
Карамазова, второго дяди Вани...
Уже дописывая роман, Кейрош начинает убеждаться в несовместимости
флоберовского психологизма и социальной типизации, ощущает скованность
требованиями натуралистического канона. Ведь Кейрош, по сути, никогда не
изменял пониманию жизни, природы как одухотворенного целого, человека - как
частицы этой жизни. Натурализм же предлагал превратить жизнь в анатомируемый
труп, человека - в "продукт", "куклу".

* * *

80-е годы в творчестве Кейроша связаны с поиском повествовательных
форм, в рамках которых жизнь могла быть представлена развивающейся по
собственным, не навязываемым ей авторской концепцией законам, а персонаж из
социального типа превращался бы в живой человеческий характер, обретая
свободу подлинно романного героя. На этом пути поначалу был неизбежен резкий
разрыв с эстетикой "фотографирующего" искусства.
В "Мандарине" - небольшой повести, написанной "в один присест", -
Кейрош пробует отдохнуть "от пытки анализом, от несносной тирании реального
мира". Жанровое своеобразие "Мандарина" и созданной вслед за ним "Реликвии"
лучше всего определено в словах героя-повествователя "Переписки Фрадике
Мендеса": "Смесь фантазии и эрудиции - которую можно... расцветить
наблюдениями обычаев и пейзажей", "сказка с оттенком современности и
пикантного реализма". "Мандарин" строится - и об этом уже шла речь - как
сюжетное развертывание этического парадокса Шатобриана, в котором воплотился
главный искус буржуазного общества: деньги, Богатство, власть над миром... И
обозначен соблазнительный путь к обладанию ими: преступление. Преступление
без наказания. Преступление, лишенное традиционных отталкивающих атрибутов:
кровопролития, мук жертвы. Преступление "на расстоянии" (наивный XIX век
думал, что убить на расстоянии - вещь технически не осуществимая). Но в
основу своего "Мандарина" он положил не просто парадокс Шатобриана, а
Шатобриана, опошленного буржуазной прессой и бульварной литературой. И это
обстоятельство чрезвычайно важно. Дело в том, что в "Мандарине" Кейрош не
только развлекает и поучает своего читателя, но и втайне смеется над ним.
Повесть построена как ироническое обыгрывание стереотипов обывательского
сознания, многие ее страницы - забавно скомбинированный коллаж из
публикуемых каким-нибудь "Фигаро" или "Иллюстрасьон" картинок из жизни
Богача-миллионера.
Читатели иллюстрированных журналов любили не только описания жизни
набобов, но и приключения, путешествия, рассказы о заморских экзотических
землях. Кейрош удовлетворяет и эту их страсть. Он посылает своего героя в
Китай, подвергая его всяческим опасностям и попутно сообщая разного рода
сведения о жизни и обычаях китайцев. Конечно, Китай, описанный Кейрошем (что
прекрасно сознавал сам автор), имеет к реальному Китаю столь же отдаленное