"Крах игрушечной страны" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 6

Этта Толанд прибыла в нашу контору на Герон-стрит, 333, ровно в десять ноль-ноль. Одета она была довольно небрежно (мой компаньон Фрэнк потом высказал предположение, что она сделала это нарочно, дабы выказать нам свое презрение) — в босоножки на низком каблуке, простого покроя светлую блузу, и джинсы, подпоясанные кожаным ремнем с латунной пряжкой ручной работы, выполненной в форме львиной головы. Ее черные волосы были собраны на затылке и закреплены латунной заколкой. Темные миндалевидные глаза были слегка подведены, а больше никаких следов косметики не наблюдалось. С первого взгляда становилось ясно, что Этта Толанд намерена при первой же возможности послать нас ко всем чертям и заняться более важными делами.

Это не вызывало никаких сомнений.

Просто поклясться было можно.

Кроме нас, в кабинете находился еще Сидни Бреккет, адвокат мисс Толанд, и женщина из прокуратуры, которая, вероятно, должна была следить за тем, чтобы права Этты не нарушались, хотя обычно процедура дачи показаний под присягой производится в присутствии одного только адвоката, и никакого перекрестного допроса при этом не проводится.

Полагаю, если бы я задал Этте вопрос, нарушающий ее конституционные права — например, попросил пересказать беседу с ее психоаналитиком, — я бы тут же получил по голове и от Бреккета, и от миссис Хэмптон, которая носила широко распространенное имя Хелен. Но я вовсе не собирался затрагивать никакие скользкие темы, а если бы вдруг и забрался куда-нибудь не туда, Фрэнк сразу же пнул бы меня.

Должен заметить, что многие наши знакомые считают, что мы с Фрэнком похожи, хотя лично я не нахожу никакого сходства. Мне тридцать восемь лет, а Фрэнку сорок. Во мне шесть футов роста и сто восемьдесят пять фунтов веса, а во Фрэнке, соответственно, пять футов девять дюймов и сто шестьдесят фунтов. У меня длинное и узкое лицо, Фрэнк называет такие лица «лисьими». Свое он называет «поросячьим». С некоторых пор в его классификационной системе появились также «носороги» и "черепахи".

Я родом из Чикаго, Фрэнк — из Нью-Йорка. Да, действительно, мы оба темноволосые и кареглазые, и оба возглавляем фирму "Саммервил и Хоуп", но на этом наше сходство и заканчивается.

После этой истории с комой Фрэнк находится в лучшей форме, чем я.

На самом деле, сейчас кто угодно находится в лучшей форме, чем я.

И на самом деле, это меня очень сильно беспокоит.

Ни я, ни Фрэнк не знали, что Этта Толанд рассказала большому жюри.

Как и всякая дача показаний под присягой, эта процедура была сравнима с разведкой, нацеленной на добычу фактов, или, если хотите, с забрасыванием рыболовной сети. Но мы, как и любитель марихуаны адвокат-яхтсмен Джерри Баннерман, могли предположить, что благодаря Этте Толанд заместитель прокурора Питер Фолгер установил еще одно звено той безжалостной цепочки событий, которая связала Лэйни Камминс с убийством Бретта Толанда. Поскольку супруги Баннерманы засвидетельствовали, что в двадцать три сорок двенадцатого сентября они слышали выстрелы, я счел этот момент подходящей зацепкой и спросил у Этты, где она находилась в это время.

— Дома, — ответила Этта. — Ждала звонка Бретта.

— Вы предполагали, что ваш муж вам позвонит?

— Да.

— Вы знали, где он находится?

— Да. Он был на «Игрушечке». Вместе с Лэйни Камминс.

— Почему вы считали, что он должен вам позвонить?

— Чтобы сказать, чем все закончилось.

— Что — все?

— Его встреча с Лэйни Камминс. Бретт пригласил ее на яхту, чтобы предложить наш вариант решения проблемы.

— Проблемы, касающейся…

— Ее иска об нарушении авторских прав.

— Мисс Толанд, не можете ли вы сказать, в чем заключалась суть вашего предложения?

— Бретт предложил ей отступные.

— Отступные?

— Он предлагал заплатить ей наличное вознаграждение в том случае, если она отзовет свой иск.

— Наличное вознаграждение? — удивленно переспросил я.

— Да. Пять тысяч долларов.

— Вы обсуждали с вашим мужем предложение, которое он намеревался сделать?..

— Я не знаю, предложил ли он ей это на самом деле. Она могла выстрелить в него раньше, откуда мне знать. Я больше не видела Бретта после того, как он ушел из дома. И не разговаривала с ним, если уж на то пошло. Но именно это он намеревался сделать. Так мы с ним договаривались.

— Вы договорились о возможности выплатить мисс Камминс пять тысяч долларов в том случае, если она отзовет свой иск?

— Да.

— Не обсуждали ли вы с вашим мужем какие-либо другие возможные предложения?

— Нет. Хотя да, мы обсуждали возможную цену. Мы пытались вычислить, сколько она может запросить. Но мы нисколько не сомневались, что Камминс примет наше предложение.

— Не обсуждали ли вы, например, возможность совместно производить медвежонка мисс Камминс…

— Нет.

— …и компенсировать нанесенный ей ущерб путем предоставления ей дополнительных прав, помимо выплаты гонорара?

— С какой стати нам это могло понадобиться? Камминс разработала эту игрушку еще тогда, когда она работала на нас. Фактически этого медвежонка придумал Бретт. У нас есть свидетель, который может это подтвердить.

— Какой еще свидетель? — тут же переспросил я. — Вы не вызывали никакого свидетеля на слушанье…

— Бретт вспомнил об этом уже потом.

— О чем он вспомнил?

— Что там присутствовал Бобби Диас.

— Кто такой Бобби Диас?

— Наш главный дизайнер. Он там присутствовал.

— Где — там?

— В кабинете Бретта. Когда Бретт впервые изложил Лэйни идею косоглазого медвежонка.

— Когда это произошло?

— В сентябре прошлого года.

— И ваш муж вспомнил об этом только после слушания?

— Да. Именно это и подтолкнуло его к мысли пригласить Лэйни на яхту и поговорить с ней.

— И предложить наличное вознаграждение.

— Да. Поскольку теперь у нас был свидетель.

— Сказали ли вы об этом вашему адвокату?

— Мы собирались это сделать, если бы Лэйни не приняла предложение.

— Итак, насколько я понял, в одиннадцать сорок вы находились дома и ждали, пока ваш муж вам позвонит…

— Да. Чтобы узнать, приняла ли Лэйни наше предложение или отказалась.

— Вы полагали, что она и вправду может принять такое предложение?

— Мы с Бреттом считали, что может.

— Пять тысяч долларов за то, чтобы отозвать…

— Это наш медвежонок, — просто сказала Этта. — У нас есть свидетель.

— Позвонил ли вам ваш муж тем вечером? — спросил я.

— Нет, — ответила Этта. — Тем вечером мой муж был убит Лэйни Камминс.

Я предпочел не обратить внимания на эти слова.

— Пытались ли вы как-либо связаться с ним?

— Да.

— Как именно?

— По телефону.

— Вы звонили на яхту?

— Да. У нас там стоит сотовый телефон.

— Во сколько вы звонили на яхту?

— Ну, примерно без пятнадцати двенадцать. Я уже собралась ложиться спать. Но Бретт так и не позвонил, и я подумала, что что-то случилось.

Потому я позвонила на яхту.

— И что?

— Мне никто не ответил.

— Что вы стали делать после этого?

— Я оделась и поехала в клуб.

— Почему вы так поступили?

— Это было непохоже на Бретта: пообещать и не позвонить.

— Вы не подумали, что беседа все еще может продолжаться?

— Я не знала, что и думать.

— Сколько времени вам понадобилось, чтобы добраться до клуба?

— Минут десять-пятнадцать.

— Позвольте уточнить, — сказал я. — Я полагаю, что говоря о клубе, вы имеете в виду яхт-клуб на Силвер-крик.

— Да.

— Тот, где вы держите свою яхту.

— Да.

— Во сколько вы добрались туда, мисс Толанд?

— В четверть первого.

— Откуда вам известно время?

— Я посмотрела на часы на приборной доске, когда подъезжала к клубу.

— Почему вы это сделали?

— Я знала, что уже поздно, и подумала, не может ли быть так, что Бретт и Лэйни все еще сидят и обсуждают наше предложение. Наверное, я хотела узнать, насколько же сейчас поздно на самом деле.

— Часы на приборной доске были электронными?

— Нет, механическими.

— В таком случае, вы не можете назвать точное время, не так ли?

— Возможно, было на пару минут больше.

— Шестнадцать минут первого? Или семнадцать?

— Скорее, шестнадцать.

— Вы ранее сказали, что не разговаривали с вашим мужем с того самого момента, как он ушел из дома…

— Совершенно верно.

— Во сколько это было?

— Около восьми.

— Вам известно, что он позвонил мисс Камминс в девять часов, с яхты?

— Да, он говорил, что собирается это сделать.

— Он не звонил ей из дома — так?

— Нет. Бретт сказал, что предпочитает позвонить с яхты.

— Почему?

— Чтобы это звучало убедительнее. Бретт хотел сказать Лэйни, что он уже на яхте, и предложить ей встретиться и спокойно обсудить решение проблемы.

— Он не предлагал вам пойти вместе?

— Нет. Мне кажется, Бретт не хотел, чтобы мы с ней погрызлись.

— Значит, он ушел из дома в восемь часов…

— Да.

— А вы продъехали к клубу в шестнадцать минут первого…

— Да. Я подъехала к большим каменным колоннам, которые стоят у входа в клуб.

— Что вы стали делать?

— Я развернулась перед рестораном, там есть такая овальная площадка, и направилась на автостоянку.

— К будке, которая стоит у входа на стоянку?

— Да.

— Находился ли кто-либо в тот момент в будке?

— Нет.

— Горел ли там свет?

— Нет. Слушайте, давайте перейдем к делу, а?

Фрэнк приподнял брови.

Я изобразил на лице удивление.

— Перейдем к чему? — переспросил я.

— К вашей клиентке, — бросила Этта.

— Простите, но…

— К Элайне Камминс, — отрезала Этта. — Она сидела в своей белой «гео». На полной скорости обогнула будку и выехала со стоянки.

У меня сердце ушло в пятки.

Какое-то мгновение я молчал. Хелен Хэмптон созерцала диктофон.

Сидни Бреккет сидел, скрестив руки на груди.

— Вы только что сказали, что в будке не было света…

— Свет горел на улице.

— Где именно?

— По обе стороны от будки стояли фонари.

— А куда падал свет от фонарей?

— Я ее видела.

— Несмотря на то, что…

— Говорю вам, я ее видела! Это была Лэйни. Я увидела смерть в ее глазах, когда она пронеслась мимо. Лэйни Камминс. У нее на руках еще не высохла кровь моего мужа!

— Вы знали, что в тот момент он был мертв?

Это спросил Фрэнк, безмолвствовавший до этого момента.

— Нет, не знала.

— Вам никто не сообщил…

— Нет, конечно! — …что ваш муж мертв?

— Нет.

— Тогда у вас не было причин утверждать, даже если вы действительно видели, как мисс Камминс выезжает со стоянки…

— Да, я ее видела… — …что она убила вашего мужа — не так ли?

— До тех пор, пока я не нашла его мертвым — вы это имеете в виду? — нарочито сладенько спросила Этта, нацелив указательный палец Фрэнку точно между глаз. Я понимал, что она хочет сказать. "Да, у меня не было причин связывать уезжающую женщину с местом преступления, до тех пор, пока я не обнаружила само место преступления. Но мы же все все перкрасно понимаем, господа адвокаты, так что давайте, задавайте ваши дурацкие вопросы, и мы неизбежно подойдем к тому, как мой муж Бретт Толанд получил две пули в голову".

Хотели мы того или нет, но нам следовало выслушать ее.

— Не могли бы вы рассказать, что произошло потом? — попросил я.

Что произошло после…

Что произошло еще позже…

И еще…

И еще… …она заехала на стоянку, неподалеку от эллинга номер пять, где была пришвартована «Игрушечка», вышла из машины и поднялась по трапу.

Она позвала мужа, потому что в салоне горел свет, и она подумала, что он где-нибудь внизу, хотя в тот момент ей еще не пришло в голову, что он может быть мертв.

С моря донесся звук сирены, подающий сигнал судам в тумане.

Деревянная лестница поскрипывала под ее весом. Этта спустилась в салон, устеленный восточными коврами, заставленный уютными кушетками и застекленными шкафчиками и увешанный гравюрами Каррье и Ивза, пересекла его, вошла в правую дверь и прошла по коридору в их личную каюту.

Сперва она не заметила своего мужа.

Первым, что бросилось ей в глаза, был лежащий на кровати пистолет.

Иссиня-черный на фоне белой простыни.

Этта знала этот пистолет. Он принадлежал ее мужу. Странно, что Бретт оставил лежать его на виду, просто бросил на кровать…

Кстати, а где он сам?

— Бретт! — позвала она.

И в этот самый момент она увидела его.

Бретт лежал навзничь на полу у дальнего края кровати.

Он был обнажен.

Вокруг бедер у него было обернуто белое полотенце.

Лицо Бретта было залито кровью.

Совершенно спокойно…

Она сама удивилась тому, что не закричала.

Этта совершенно спокойно взяла с тумбочки сотовый телефон, набрала 911, и все так же спокойно сообщила, что она только что обнаружила своего мужа убитым на борту их яхты.

На ее часах было двадцать минут первого.

Пять минут спустя приехала полиция.

Если кому-нибудь в Калузе захотелось бы убедиться, что криминальная обстановка в городе вполне благополучна, ему стоило бы всего лишь мельком взглянуть на заведение, ранее именовавшееся Зданием Общественной Безопасности. Старый кирпичный фасад все тот же, но на месте неброской надписи, в безвозвратно ушедшие прежние скромные времена возвещавшей о том, что здесь находится полиция, теперь красуются большие бронзовые буквы, недвусмысленно сообщающие, что именно здесь располагается

ГЛАВНОЕ ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ

ГОРОДА КАЛУЗЫ.

День был жарким и безветренным. В сентябре здесь обычно бывает лишь легкий ветерок, а сегодня и вовсе никакого не было. Мне всегда казалось странным, что учебный год здесь начинается в августе, когда всякий нормальный человек чуть не дохнет от жары, едва встав с кровати.

Сентябрь, конечно, в этом смысле тоже не подарок. Пожалуй, наиболее полно его характеризует слово «душный», хотя по ночам с Мексиканского залива часто дует прохладный бриз. Еще в сентябре часто идут дожди. Вы думаете, от этого здесь становится прохладнее? Дудки. Все тут же испаряется и только увеличивает духоту. Туристы видят Флориду зимой, но лишь те, кто живет здесь круглый год, знают, как выглядит настоящая Флорида. В душные, давящие сентябрьские дни никого не удивит аллигатор, топающий вперевалочку по главной улице. В сентябре Флорида показывает свой истинный облик.

Впрочем, жарким и солнечным утром восемнадцатого сентября никаких аллигаторов на главной улице не наблюдалось. Я прошел мимо кустов фитоспорума, выстроившихся вдоль тротуара перед полицейским управлением, и, как обычно, попытался заглянуть в окошки-бойницы, занавешенные жалюзи. Впрочем, снайперы за этими бойницами не прятались.

Окна были сделаны такими узкими не в предвидении осады, а в расчете на местную жару. Через обитые бронзой двустворчатые двери довольно часто проходят люди, а на входе наличествует всего лишь регистрационный столик с дежурной секретаршей. Никаких детекторов металла или до зубов вооруженных стражей. Дежурная бегло осмотрела содержимое моего «дипломата», спросила, к кому я иду, и позвонила наверх, чтобы убедиться, что меня действительно ждут.

Наверху произошли существенные изменения. Старый оранжевый подъемник для писем исчез, пав жертвой новейших систем передачи информации. Прежняя уютная приемная была увеличена вчетверо и превратилась в весьма суматошное местечно, напоминающее рубку военного корабля. Здесь гудели компьютеры, мерцали дисплеи, звонили телефоны, вольнонаемные служащие перемежались полицейскими в форме и в штатском.

Все это кипело, бурлило, и сильно напоминало популярное телешоу из жизни полицейского участка. В одной стене располагались четыре выхода из лифта, в остальных трех — больше дверей, чем в каком-нибудь водевильчике, и через эти двери непрерывно сновали люди, кто в наручниках, кто без.

Раньше считалось, что у нас нет необходимости заводить бытующие в крупных городах камеры в виде клеток, теперь же здесь устроили так называемый изолятор предварительного заключения. Из камер долетали звуки, которые вполне могли раздаваться в каком-нибудь центре по промыванию мозгов. Тихая, благопристойная Калуза никогда не согласится признать, что преступники здесь так же необузданны и жестоки, как и в любом другом уголке Соединенных Штатов. Жители Калузы скорее поверят, что отравляющие им жизнь негодяи — не преступники в прямом смысле этого слова, а заблудшие души, в силу неблагоприятных жизненных обстоятельств вступившие в конфликт с законом, и их просто следует временно изолировать, чтобы дать возможность вернуться на путь истинный.

Сегодня утром в так называемом изоляторе находилось шестеро задержанных. Среди них находилась молодая негритянка в розовых шортах, красном верхе от купальника и красных туфлях на высоком каблуке. Я решил, что ее взяли за назойливое приставание к клиентам где-нибудь на 41-й автостраде, в районе аэропорта. Остальные пятеро задержанных были мужчинами, трое чернокожих и двое белых. Самый рослый из негров был откровенно пьян. Он вопил, сообщая всем, кто находился в зоне слышимости, что он вовсе никакой не афроамериканец, черт бы всех побрал! Он точно такой же американец, как и любой другой, рожденный в этой стране.

— Я что, пью козье молоко с кровью? Или меня мухи жрут, а? В жопу Африку! — заорал он мне, когда я проходил мимо. — Нет, ты меня слышишь?

В жопу Африку!

Один из белых сказал:

— И тебя в жопу, мужик, — и показал мне средний палец, когда понял, что я не детектив, не адвокат и не прокурор, которых он ждал.

Больше никто не обратил на меня ни малейшего внимания.

Мориса Блума я нашел в его кабинете, в конце коридора.

— Я смотрю, ты снова решил всем назло заделаться победителем, — усмехнулся Морис и протянул мне руку.

Я сказал, что считаю, что Лэйни Камминс не виновна в убийстве.

— Угу, — кивнул Морис.

Еще я сказал, что Пит Фолгер уже предложил мне соглашение.

— Что он с этого может получить, а, Морис?

— Это зафиксировано?

— Он предложил, чтобы я поговорил со свидетелями, дававшими показания большому жюри.

— Правильно, я тоже был среди них, — кивнул Морис.

— Мы можем поговорить?

— Без диктофона.

— Ну хоть так.

— Можем.

Каждый мужчина хоть раз в жизни встречает своих двух ковбоев, которые задают ему хорошую трепку и наглядно объясняют, что такое страх. Я думаю, что мои два ковбоя как-нибудь вернутся, чтобы отыграться за все, что я с ними сделал по наущению Блума. Ковбои такого не прощают. Потому я уверен, что в один не самый прекрасный день я заверну за угол и наткнусь на них. На самом деле, те две пули, которые я получил в апреле, тоже можно считать приветом от моих ковбоев.

Слово даю. Я никогда не сумею сполна расплатиться с детективом Морисом Блумом за его науку. Я ведь почти прикончил этих уродов.

Стены кабинета представляли собою краткое изложение жизни Блума.

На полке стоял кубок, выигранный им на соревнованиях по боксу в те времена, когда Блум служил в военно-морском флоте США. На стене красовалась пара закатанных в прозрачную пленку статей из нью-йоркской "Дейли Ньюс" и лонг-айлендской «Ньюсдэй». В статьях повествовалось, как молодой офицер полиции Морис Блум задержал двух преступников, ограбивших банк в Минеоле, на Лонг-Айленде. На другой стене висели несколько фотографий в рамках — полицейские того участка, который Блум возглавлял, и табличка с фамилиями ведущих детективов округа Нассау.

Еще на одной полке стояла собачонка Снупи — подарок от сына Морриса в Отцовский день. На ошейнике игрушечного пса было от руки написано:

"Самому лучшему бладхаунду в мире от Марка, с любовью". На столе стоял портрет жены Мориса, Арлен, красивой темноволосой и темноглазой женщины. Рядом с портретом обитала коробка кубинских сигар, которые Блум неизменно предлагал посетителям, хотя сам сроду не курил.

Морис Блум был плотно сбитым мужчиной лет сорока с небольшим; шесть футов один дюйм роста и вес около двухсот фунтов, плюс-минус пять фунтов, в зависимости от того, сколько пицц он съел на этой неделе.

Сейчас Морис сидел и ждал моего первого вопроса. На лице его была написана глубокая печаль, словно он был уверен, что мое дело уже проиграно. Но у него всегда был такой вид, не очень-то подходящий для копа, а лохматые черные брови и выразительные карие глаза еще больше усиливали впечатление. Морис скрестил руки на груди и спокойно ждал.

Морис — человек прямой. У него в кабинете мне не нужно опасаться никаких подвохов.

— Этта Толанд сказала, что вы с Купером Ролзом первыми из детективов прибыли на ее вызов, когда патрульные сообщили в отдел по раскрытию убийств.

— Верно, — подтвердил Блум.

— Во сколько вы прибыли на яхту?

— Без двадцати час.

— Ты можешь описать, что вы там обнаружили?

— У причала стояла машина патрульного этого сектора — наверное, Чарли Кара, это должно быть отмечено в рапорте. Рядом — машина сержанта патруля. Мы с Купером были на одном из наших «седанов». Мы его поставили рядом с сержантской машиной. Там за рулем сидел водитель. Его фимилия Брэннигэн, он контролирует третий сектор. Он сообщил, что жена жертвы…

— Этта Толанд.

— Да, она. Что она сидит в таком маленьком наружном… Слушай, Мэттью, я не разбираюсь в яхтах. Черт его знает, как эта фигня нажывается. Такой маленький закуток на палубе, там стоит стол и банкетки.

— Кокпит, — сказал я.

— Я думал, кокпит бывает у самолетов.

— У яхт тоже. Только там он выглядит по-другому.

— В общем, она сидела там одна. Сложила руки на коленях и смотрела на них.

— Тм горел свет, Морис?

— Что?

— На кокпите горел свет?

— А, да. А что?

— Просто спросил. Продолжай, пожалуйста.

— Мы с Купером подошли к ней. Он разговаривал с ней, а я записывал. Знаешь, чувствуется, когда разговор лучше вести белому, а когда чернокожему. Тут это явно не играло роли, так что Куп разговаривал, а я писал.

— И что она вам сказала?

— Она рассказала, что пришла на яхту в четверть первого и нашла мужа мертвым. Куп спросил, не трогала ли она что-нибудь. Она сказала, что не трогала ничего, кроме телефона. Куп спросил, звонила ли она куда-нибудь кроме полиции. Она сказала, что нет, только в полицию.

Потом мы спустились вниз, чтобы посмотреть на место происшествия.

— Мисс Толанд тоже спустилась вместе с вами?

— Нет, она осталась сидеть наверху. На этом самом кокпите. Мы спустились вниз с Купом и с судмедэкспертом, он как раз приехал.

— И что вы там нашли?

— На полу рядом с кроватью лежал мертвый мужчина, весь залитый кровью. Похоже было, что он получил две пули в голову. Судмедэксперт сказал, что любая из них могла послужить причиной смерти. Потом мы нашли еще одну выпущенную пулю. Собственно, Мэттью, мы ее специально искали, потому что в комнате валялось три гильзы. Мы так прикинули, что одна пуля прошла мимо. Может, это был первый выстрел. Может, у нее рука дрогнула, кто ее знает. Спроси у нее сам. Так или иначе, потом мы выковыряли третью пулю из стены над кроватью, рядом с дверью в ванную.

Похоже, что твоя клиентка всадила в Толанда две пули с расстояния двух-трех футов, не больше.

— А потом бросила пистолет, — сказал я.

— Да, на кровать.

— Ты думаешь, что она застрелила Бретта Толанда, а потом аккуратно положила пистолет на кровать?

— Я просто сообщаю тебе факты, Мэттью. Что из них оказало влияние на решение большого жюри, это уже прокурову виднее.

— Слушай, Морис, Фолгер что, действительно настолько уверен, что у него уже все схвачено?

— Знаешь, пожалуй, нет. Зачем бы он тогда стал предлагать тебе это соглашение?

— Пистолет, который лежал на кровати, был орудием убийства?

— Так утверждают эксперты по баллистике.

— У тебя есть их рапорт?

— Мы получили его еще до того, как отправились за твоей клиенткой.

— Пистолет прошел экспертизу?

— Само собой.

— И каковы были результаты?

— Стреляные гильзы и пуля, которые мы обнаружили на яхте, были выпущены из автоматического пистолета «кольт» сорок пятого калибра, а конкретно — из того самого кольта, который был найден на кровати. Пули, которые коронер вынул из головы жертвы, тоже были выпущены из этого самого пистолета. Это — орудие убийства. Можешь не сомневаться, Мэттью.

— Ты проверил, откуда взялся этот пистолет?

— Он зарегистрирован на имя Бретта Толанда.

— Гм.

— Более того, Мэттью.

— Ну, что там еще? — со вздохом спросил я.

— Мы арестовали твою клиентку в семь утра. Как позволяет правило Миранды…

— Вы привезли ее сюда?

— Да.

— Допросили ее уже здесь?

— Да.

— Я так предполагаю, что поскольку она находилась под арестом…

— Ну давай, выкладывай.

— То ей сообщили ее права, верно?

Морис укоризненно посмотрел на меня.

— Ладно, ладно. Я просто удивился, почему она не позвонила мне сразу же. Я бы взялся за дело прямо тогда.

— Она сказала, что ей не нужен адвокат, что это какое-то идиотское недоразумение.

— Гм.

— Она даже согласилась, чтобы мы взяли у нее отпечатки пальцев.

Ну, ты же знаешь, что правило Миранды позволяет нам сделать это и без согласия арестованного. Мы спросили чисто из вежливости.

— И она согласилась?

— Она сказала, что она ни в чем не виновата.

— Правильно.

— Все они не виноваты, Мэттью. Я еще в жизни не встречал арестованного, который был бы в чем-то виноват.

— Лэйни действительно ни в чем не виновата, Морис.

— Тогда откуда на пистолете взялись ее отпечатки?

Я ошарашенно уставился на Блума.

— Отпечатков ладони? — спросил я. — Или пальцев?

— И то, и другое.

— Вы же не видели ее на месте преступления. Она ушла с яхты в половине одиннадцатого. В это время она уже спала дома…

— Четыре свидетеля это опровергают.

— И все четыре исключительно надежны. Один из этих свидетелей — любящая жена Толанда, второй вел шлюп в темноте, а еще двое были подвыпивши и шли к себе на яхту, чтобы покурить травку.

— Ты не можешь этого знать, Мэттью.

— Они сами мне вчера об этом сказали.

— Боюсь, ты не сможешь доказать…

— Дело в том, — заявил я, решив гнуть свою линию, — что Лэйни Камминс вообще не было на яхте Толандов в момент убийства. Она пришла туда в десять вечера, выпила немного безалкогольного напитка, выслушала, что сказал ей Бретт Толанд, предупредила его, что ей нужно обсудить это предложение со своим адвокатом, и в половине одиннадцатого ушла с яхты. Она даже не заходила никуда, кроме как на кокпит.

— Тогда как внизу очутился ее шарф?

— Какой шарф?

— Шарф от Гуччи. Маленькие красные якорьки на синем фоне.

— Где вы нашли?..

— Внизу. В личной каюте хозяев.

— С чего вы взяли, что это именно ее шарф?

— Она его опознала.

— Я не могу поверить…

— Мы сообщили об этом прокурору, Мэттью.

Я покачал головой.

— Полагаю, мы выдвинем против нее обвинение в убийстве первой степени.

Я снова покачал головой.

— Мне очень жаль, Мэттью, — вздохнул Морис. — Но это сделала она.

"Неправда", — подумал я. И сказал об этом вслух.

Но чертовски было похоже на то, что это таки правда.

— Я его не убивала, — упрямо заявила Лэйни.

— Лэйни, — сказал я. — на пистолете обнаружены твои отпечатки пальцев.

Она сидела рядом со столом, а я мерял шагами кабинет. Мой компаньон Фрэнк присел на угол стола. Руки у него были засунуты в карманы, а рукава закатаны по локоть. Сегодня он напялил подтяжки, и выглядел в точности как Ларри Кинг, берущий интервью у какой-нибудь знаменитости — если не считать того, что лицо у Ларри Кинга было как раз лисье. Так или иначе, но женщина, с которой мы беседовали, не была знаменитостью. По крайней мере, пока. Это была обычная женщина, обвиняемая в убийстве первой степени. Она сидела и теребила свое викторианское колечко. Электронные часы, стоящие у меня на столе, показывали 4:03.

— Откуда ты об этом узнал? — спросила Лэйни.

— У Фолгера есть заключение экспертов.

— Этого не может быть. Они врут.

— Они знают, что я обязательно просмотрю результаты экспертизы.

— Все равно.

— Как твои отпечатки пальцев оказались на пистолете?

— А, ну конечно! — воскликнула Лэйни. — Верно.

Мы с Фрэнком посмотрели на нее.

— Теперь я вспомнила, что бралась за него, — сказала Лэйни. — За этот пистолет. Когда я спросила у Бретта, заряжен ли он. Ну, и потрогала пистолет.

— Зачем?

— Не знаю. Я никогда в жизни не держала в руках настоящий пистолет. Мне захотелось посмотреть, на что это похоже.

Фрэнк приподнял брови.

— Лэйни, — терпеливо сказал я, — ты мне говорила, что пришла на яхту в начале одиннадцатого и ушла минут тридцать спустя.

— Правильно. Так оно и было.

— Фолгер сказал, что охранник видел, как ты поднималась на яхту в начале одиннадцатого…

— Совершенно верно… — …и у него есть другой свидетель, который проплывал мимо в десять сорок пять и видел, как вы с Бреттом Толандом сидели на кокпите.

— Нет, он ошибся насчет времени. Я ушла оттуда в половине одиннадцатого.

— Ты видела проплывающую мимо яхту.

— Видела. Но это было до того, как я ушла с яхты.

— Ты не досидела там до одиннадцати?

— Нет. В одиннадцать я была дома.

— У Фолгера есть два свидетеля, которые без двадцати двенадцать слышали выстрелы.

— Я в это время уже была дома.

— Стреляли в салоне. Три выстрела.

— Я вообще не заходила в салон. Все то время, что я там была, мы с Бреттом просидели на кокпите.

— Значит, ты не могла находиться внизу, и стреляла тоже не ты.

— Я вообще не могла в тот момент находиться на яхте. Без двадцати двенадцать точно не могла. Я уже в одиннадцать была дома.

— На пистолете обнаружены ваши отпечатки пальцев, — напомнил ей Фрэнк.

— Я же вам уже объяснила, откуда они взялись.

— А как тогда ваш шарф оказался в личной каюте хозяев? — в лоб спросил Фрэнк.

Узнаю старину Фрэнка. Чисто нью-йоркская прямота. Никаких околичностей.

— Я все рассказала полиции, — сказала Лэйни.

— А почему ты ничего не сказала об этом мне? — мрачно поинтересовался я.

— Я же тебе сказала, что Бретт заставляет всех разуваться.

В глазах Фрэнка промелькнул слабый отблеск неодобрения. Мы с ним, в отличие от Лэйни, знали, что слово «все» слишком расплывчато. Ей стоило бы сказать «меня». Но с другой стороны, а какое отношение к ее шарфу имеют ее туфли?

— Ты мне не говорила, что Бретт попросил тебя разуться, — сказал я.

— Я сказала, что он всех просит разуваться. Из-за этой его драгоценной тиковой палубы.

— Ты мне рассказала, что он попросил разуться жену сенатора. Ты ни разу не упомянула, что он попросил разуться тебя.

— Ну, должно быть, я забыла. Он действительно попросил меня снять туфли.

— Как ты могла забыть о том, о чем тебя уже спрашивали полицейские?

— Ну просто я все подробно им рассказала, и подумала, что больше это не понадобится. Бретт попросил меня разуться, а потом потом отнес туфли вниз, когда спускался за "Перрье".

— И шарф тоже? — поинтересовался Фрэнк.

Лэйни посмотрела на него.

— Да, он отнес мои туфли и шарф, — холодно ответила она.

— А почему он забрал у вас шарф? — гнул свое Фрэнк.

— Потому, что он был мне не нужен. Ночь была теплой.

— И потому Бретт Толанд отнес его вниз вместе с вашими туфлями.

— Да.

— Когда он попросил тебя снять туфли? — спросил я.

— Когда я поднялась по трапу.

— Он попросил тебя снять их…

— Да.

— …потом забрал их у тебя и отнес вниз.

— Не сразу. Он отнес их вниз, когда пошел искать "Перрье".

— Он попросил у тебя и шарф?

— Нет, я сама его отдала. Он был мне не нужен.

— Во сколько ты ушла с яхты, Лэйни?

— Около половины одиннадцатого.

— В то время, когда ты там находилась, предлагал ли тебе Бретт Толанд наличное вознаграждение, чтобы ты отозвала свой иск?

— Нет. Ничего такого он не предлагал. Кто тебе такое сказал?

— Ты знаешь человека по имени Бобби Диас?

— Конечно, знаю. Но откуда он мог знать, о чем мы говорили с Бреттом?

— Присутствовал ли он на совещании, имевшем место в сентябре прошлого года, на котором Бретт Толанд рассказал о своем намерении сделать косоглазого медвежонка?

— Нет. Такого совещания никогда не было. Этого медвежонка придумала я.

— И ты уверена, что во вторник вечером Бретт не предлагал тебе наличного вознаграждения?

— Абсолютно уверена.

— И точно так же ты уверена, что ушла с яхты около половины одиннадцатого?

— Да.

— Ты уехала со стоянки в половине одиннадцатого?

— Да.

— Значит, Этта Толанд не могла видеть тебя выезжающей со стоянки в начале первого?

— В начале первого я была дома и спала.

— Вы поехали домой босиком? — снова вмешался Фрэнк.

— Нет. Я забрала туфли, когда уходила с яхты.

— Ты спускалась за ними вниз?

— Нет. Бретт сходил и принес их. Я никуда не заходила, кроме кокпита.

— А твой шарф он забыл, так?

— Видимо, мы оба об этом забыли.

— Когда ты обнаружила, что забыла шарф на яхте?

— Когда полицейские стали спрашивать меня о нем.

— Когда это было?

— Когда они пришли ко мне домой.

— Ты спала, когда пришли полицейские?

— Да.

— Во сколько это было?

— В шесть утра.

— Значит, ты проспала… Во сколько, ты сказала, ты легла спать?

— Я не говорила. Прмерно в половине двенадцатого.

— Значит, ты проспала шесть с половиной часов, когда к тебе пришли полицейские.

— Да. Шесть — шесть с половиной.

— Вы не хватились шарфа, когда приехали домой?

— Нет, наверное.

— Не заметили, что забыли его?

— Нет.

— Как это могло получиться?

— Ну, наверное, это из-за того, что я немного выпила.

— Ты же сказала мне, что пила только «Перрье», — вмешался я.

— И еще водки с тоником.

— Когда это было?

— После того, как Бретт высказал свое предложение.

— Как по-вашему, это было хорошее предложение? — спросил Фрэнк.

— На мой взгляд, да. Я хотела еще обсудить его с Мэттью, но вот так на первый взгляд оно показалось мне хорошим.

— Но вы не стали звонить Мэттью, когда вернулись домой.

— Было уже поздно.

— Одиннадцать вечера.

— Ну да.

— И в половине двенадцатого вы пошли спать.

— Да.

— Сколько ты выпила? — спросил я. — Там, на яхте.

— Один бокал. Ну, может, немного больше. Напиток смешивал Бретт, может, он плеснул водки чуть больше, чем следовало.

— Ты мне об этом не говорила.

— Я не думала, что это может оказаться важным.

— Что еще ты мне не сказала?

— Больше ничего. Я не убивала Бретта. И кроме того, я считала, что вы — мои адвокаты.

— Мы действительно твои адвокаты, — сказал я.

— Тогда перестаньте на меня кричать!

— Лэйни, ты спускались вниз, когда была на яхте?

— Нет.

— Ни в салон…

— Нет.

— Ни в каюту хозяев…

— Нет. Я же сказала. Мы сидели на палубе, на кокпите, все то время, пока я находилась на яхте.

— Без шарфа? — спросил Фрэнк.

— Да, без этого идиотского шарфа! — взорвалась Лэйни.

— Кто-нибудь видел, как ты уходила с яхты?

— Откуда мне знать?

— Ты кого-нибудь видела?

— Да, я видела дежурного в будке, когда выезжала.

— Он говорит, что не видел тебя.

— Тогда он должен быть слепым. Я проехала рядом с ним.

— Больше ты никого не видела?

— Людей, которые выходили из ресторана.

— Ты знаешь кого-нибудь из них?

— Нет. В смысле, я не могу сказать точно. Я просто развернулась на площадке перед рестораном, и в это время из него выходили какие-то люди, вот и все.

— Значит, ты проехала мимо будки охранника…

— Да.

— Ты ничего ему не сказала?

— Нет.

— Он тебе ничего не сказал?

— Нет.

— Не помахал рукой? Не сделал ничего такого?

— Нет.

— Потом ты развернулась на площадке перед рестораном…

— Да.

— И увидела выходящих оттуда людей…

— Да.

— И что потом?

— Я проехала мимо колонн, которые стоят у въезда в клуб и свернула налево, на Силвер… нет, погодите минутку.

Мы погодили.

— Да, правильно, — сказала Лэйни.

— Что правильно?

— Я чуть не врезалась в машину, которая стояла на обочине.

— Где на обочине?

— На обочине дороги на Силвер-Крик. Справа от въезда в клуб. Я повернула налево, когда выехала, а эта машина была припаркована сразу же за колонной. Я, наверное, слишком сильно срезала угол, и чуть не врезалась в нее.

— Что это была за машина?

— Не знаю. Там было темно.

— Какого она была цвета?

— Не знаю. Ее почти не было видно. Фары были выключены. Она просто там стояла.

— В машине кто-нибудь сидел?

— Нет, никого.

— Ты не заметила ее номер?

— Нет. Было слишком темно. Я начала поворачивать, увидела машину и поняла, как она близко. Я рванула руль и объехала ее. Может, я что-нибудь выкрикнула, не помню.

— Например?

— Ну, что-нибудь вроде "Ах ты кретин!"

— Но если в машине никого не было…

— Я знаю. Это была просто нервная реакция.

— Это было в половине одиннадцатого, правильно? — спросил Фрэнк.

— Да. В половине одиннадцатого. Да.

— Вы не видели, чтобы кто-нибудь в этот момент шел через стоянку?

Ну, в то время, когда вы выезжали?

Нам с Фрэнком явно пришли в голову одни и те же мысли. Во-первых, зачем кому-то понадобилось оставлять машину у въезда в клуб, когда на территории самого клуба есть нормальная стоянка? А во-вторых, куда делся человек, оставивший машину у колонны? Баннерманы слышали выстрелы без двадцати двенадцать. Если кто-то явился в клуб за час до этого…

— Ты никого не видела? — еще раз спросил я.

— Никого, — твердо ответила Лэйни.