"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

диагнозом "психически здоров. Годен к строевой". Но я перед тем, как к ним
лечь, весь курс психиатрии медицинского института проштудировал. Экзамен мог
экстерном на пятерку сдать. Сейчас это, может быть, выглядит странно или
глупо, а тогда, чтобы не попасть в солдаты, я и не на такие жертвы готов был
пойти. И не потому даже, что не хотел служить своему правительству, а потому
что боялся скоплений однополых людей. Я в школе труды и физкультуру из-за
этого терпеть не мог. Из-за того, что делили класс - мальчики налево,
девочки направо - и разводили по разным мастерским или по разным концам
зала. И обыкновенные школьники, мои друзья и соседи, сразу менялись,
начинали показывать свою силу и удаль, и дурь, вели себя не так, по-другому,
неузнаваемо. И я вел себя, как они, и чувствовал холодную нарастающую
тяжесть. Она лежала в паху, всплывала оттуда к желудку, как всплывает со дна
реки потревоженный кем-нибудь ил.
А однажды осенью нас погрузили в автобус и повезли в танковую часть. На
экскурсию. Нам показали казармы, где спят поротно солдаты и сержанты,
столовую, где они едят всем полком, сортиры "на тридцать очков" каждый,
повели на плац, и мы смотрели, как маршируют под лай собственных песен, без
всякого аккомпанемента безликие серо-зеленые истуканы. И там я понял: что
угодно, только не попасть в эту толпу одинаково одетых, одинаково ходящих,
одинаково орущих, неразличимых людей. Я выбрал самый радикальный способ:
дурдом. И он дал мне незабываемую возможность познать жизнь с иного конца и
с изнанки. В дурдоме же лежат далеко не дураки. Со мной лежал, заведующий
кафедрой всемирной истории, который утверждал, что самый нормальный человек
на их кафедре - это он. Поэтому он тут и лежит. Но вообще в дурдоме не
лежат. В дурдоме - живут. И я тоже там жил. И приобретал жизненный опыт. А
любой опыт идет человеку на пользу. Если человек способен эту пользу
извлечь. Я считаю себя способным. Хотя бы потому, что следование
вышеупомянутому инстинкту сегодня - это для меня основополагающая норма
жизни. И мне все равно - как. Мне лишь бы жить. Как угодно. Потому что любая
жизнь меня устраивает и согревает душу, даже если я не получаю от нее
удовольствия, наслаждения, удовлетворения и тому подобных чувств и ощущений.
Вообще, когда тебе все без разницы, жить становится, может быть, и не
лучше, зато - легче. Поскольку на многое наплевать. И то, что вокруг
сумасшедший дом - нисколько не мешает. Хотя и не помогает. Но помощи мне
никогда и не требовалось. Мне - только б не мешали. И вот отдыхают в данный
момент моя жена и моя дочь с чужим дядей на чужом берегу - а мне, как
говорится, равнобедренно и неважно. Я уж не говорю о том, что меня никак не
трогают события в стране и в мире. Они меня - не трогают (в прямом смысле
слова) и этого вполне достаточно, это уже радует. Мне хорошо, когда меня
никто и ничто не трогает. Это дает мне свободу и личный суверенитет.
Суверенитет от всего. И от всех. Но "от всех" - это, к сожалению,
преувеличение. От всех отделиться и освободиться нельзя. Хочется - но
нельзя. Какие бы сепаратистские настроения тобою не владели. Все равно не
дадут. Я когда от армии и от мира в дурдоме скрывался, и то уединиться не
смог, потому что и там все на людях, общественное на первом месте, а личное
на втором, да и не на втором даже, а черт знает, на каком. Там личное надо
было держать при себе и никому не показывать. Там на демонстрацию всего
личного существуют санитары. Короче говоря - все как в нормальном обществе и
в нормальной жизни. Отличие только в том, что санитары тут называются
как-нибудь по-другому. От чего суть, понятное дело, не меняется.