"Александр Хургин. Возвращение желаний" - читать интересную книгу автора

и в туалет ходить без настоящей надобности прекратил. Стал ходить в свою
утку, которую до этого старался как мог игнорировать. А если нужно было
другое, звал жену и говорил одно слово "проводи". Или сам шел, держась за
стену и спеша, чтобы успеть дойти. И еще реже после случая с крючком стал он
выходить из своего времени в общее. Только по крайней надобности выходил -
как в общий коммунальный коридор из своей комнаты.
И он понял и осознал значение слов "в мое время". Он и сам произносил в
жизни эти слова многократно и неосмысленно - мол, вот в мое время было так,
а не так, как сейчас. Но то, что у него есть свое время, по-настоящему понял
он лишь недавно. И у каждого человека оно есть - время, которое принадлежит
только ему, а другим не принадлежит. Но в старости это "мое время"
становится безраздельной собственностью, попадает во власть человека,
прожившего его поминутно от рождения до текущих и истекающих дней. Наверно,
поэтому старику Полухину легко вспоминалось все - из любого отрезка
прошедших лет. То есть не вспоминалось. Виделось. Что лишний раз
подтверждает гипотезу о замкнутости личного человеческого времени, о
временн`ом круге старости.
Когда время, идя вперед, уходит и остается сзади, а ты, родившись и до
определенного возраста - тоже идешь вперед, шагая в ногу со временем,
прошлое от тебя все удаляется и удаляется и, значит, вспоминать его чем
дальше, тем труднее. Потом ты останавливаешься и уже никуда не идешь, а
стоишь в ожидании. И тогда время - твое время - не может идти как прежде,
поскольку получится, что оно тебя бросило и пошло без тебя. Кстати, общее
время так и поступает. А твое время не может тебя бросить, и оно перестает
идти вперед и уходить, оставаясь сзади, и начинает обходить тебя,
закругляться, окружать. Пока не превратится в круг с тобою в центре. И таким
образом все события, все дни, какие ты прожил, оказываются, как уже было
сказано, на окружности, на одинаковом от тебя расстоянии, все в пределах
видимости, в пределах досягаемости. Мало того, они становятся все ближе к
тебе - потому что замкнувшись, круг начинает сжиматься. И когда он сожмется
окончательно и превратится в точку - ты умрешь, потому что ты и есть эта
самая точка, и деваться тебе из нее некуда. Нельзя убежать из точки. Из
точки можно только одно - исчезнуть.
Возможно, старик Полухин все это стал понимать и не столько понимать -
понимают это в общем-то все, - сколько осознавать. Осознавать не отвлеченно,
не в общем и целом, а применительно к себе. И все остальное, его окружающее,
перестало для него быть и существовать. Потеряло всяческий смысл и живой
интерес. Старик стоял в центре своего круга и наблюдал за его медленным
коловращением, понимая, что стоит в центре воронки, и она неспешно его
засасывает. Так, во всяком случае, ему представлялось.
Но он не испытывал никакого страха перед надвигающейся бесконечностью,
и других тому подобных страхов - не испытывал. Он, скорее, играл своим
кругом, развлекался, останавливая взгляд на каком-нибудь его отрезке и
получая этот отрезок - отрезок ушедшего несуществующего времени - в свое
безраздельное пользование и распоряжение. Правда, не совсем в безраздельное.
Как-то старик Полухин попробовал увидеть один незначительный эпизод своего
детства не так, как было в реальности прошлого, а по-другому. Специально
попробовал его изменить. И ничего у старика Полухина не получилось. Эпизод
на одном и том же месте заклинивало, и он возвращался в свое начало. И
старик Полухин, Полухин-ребенок, мальчик, все убегал и убегал от страшных