"Александр Хургин. Сквер" - читать интересную книгу автора

Наверно, я человек такой. В смысле, меня очень легко расстроить.
Мне бы надо поучиться не расстраиваться у Тани. Она, по-моему, вообще
никогда не расстраивается. Не заплатит ей какая-нибудь сволочь-клиент, Таня
говорит: "Ничего, она не сотрется, но и ему это так просто не пройдет с рук.
Его тоже кто-нибудь обманет, покарает или убьет". А когда Таню с подружкой
какие-то малолетки вывезли на папиных машинах за город и поиздевались там
над ними от всей детско-юношеской души, Таня сказала только два слова:
"Сучки голимые". С ударением на "и" в слове "сучки". И забыла эту
историю навсегда. Сказав, что она еще удачно закончилась. В той части, что и
Таня, и ее подруга ничем не заболели, остались в живых и не забеременели.
Последнее "не", правда, только подруги касается. Таня забеременеть не в
состоянии по здоровью.
Она знает, что ей можно попробовать подлечиться, но не хочет.
Пока. На всякий случай. Она говорит, что от этого полечиться всегда
успеет, когда выйдет замуж за хорошего человека со средствами и с умом. Или
с понятиями. А я, слыша это, всегда думаю, что она, может, и успеет - что
тоже вряд ли, - а я вот уже точно не успею. Да и лечиться мне не от чего.
Хотя иногда хочется. Когда улица совсем уж достанет и потянет тебя в
постель, и в чистоту, и в покой. Она же нехорошо и отрицательно на человека
воздействует - улица. На психику в смысле. Потому как на улице работают те,
у кого ничто другое не получается. А кушать им хочется не меньше, чем тем, у
кого получается все, за что ни возьмись. Человек устроен неправильно, раз
есть нужно всем одинаково, а обеспечить себе еду могут все разную. А
некоторые не могут совсем. Или могут - но только еду и ничего больше, да и
то в недостаточных для организма количествах. На улице таких - каждый
второй. Сюда от хорошей жизни работать не идут. Заработки на улице ниже
некуда, народ подбирается вышеупомянутый - в смысле так себе народ.
Скандальный, уязвленный, мало чем обеспеченный и от всего этого злой. А к
тем, кто сегодня на улице работает, добавилось много таких, которые здесь и
живут. Их много, и чем дальше, тем становится больше. Среди них полно
местного населения всех возрастов, но до черта и чужих, пришедших издалека.
Страна исчезла, а люди остались, и их выбросили на улицу. Видимо, страны
должны исчезать вместе с людьми, иначе людям неизвестно, как потом жить. Они
не умеют жить без стран, без стран им приходится жить на улице. Причем на
чужой, как живут здесь у нас таджики. Они говорят - улица большая, всем
места хватит- и стоят в халатах и сапогах, согнувшись вдвое, лицами в землю.
Они выставляют вперед ладони с кривыми растопыренными пальцами и ждут. Ждут
долго. Наш народ не любит чужих. Ни чужих богатых, ни чужих бедных. С одной
лишь несущественной разницей: чужих богатых он ненавидит, а чужих бедных -
презирает.
И самому с улицы выбраться трудно. Почти невозможно. С улицы нужно чтоб
кто-то тебя вытащил, увел. А где он, этот кто-то? Он, если и есть,
существует в принципе, - по улице практически не ходит. Так только, ради
блажи своей какой-нибудь. Когда в машине душе тесно становится и душно. Или
темновато. Вот он, в смысле кто-то, и выйдет, и пройдется вдоль бульвара,
параллельно своей машине, едущей со скоростью пешехода невдалеке от хозяина
и не упуская его из виду. Но это случается раз в квартал, не чаще. И в
начале, в конце или в середине квартала - неизвестно. Да и в каком квартале
по счету - в первом, втором или в четвертом, - тоже никакой ясности нет.
Поэтому, за редким исключением, никто с улицы в другие сферы деятельности не