"Анатолий Ким. Мое прошлое (Повесть)" - читать интересную книгу автора

этого дед не мог сделать: с маленькими детьми совершить опасный путь через
границу было невозможно. Бросить троих сыновей и вторую жену он тоже не мог.
У деда никакого выхода не было, как только умереть. И он однажды, вернувшись
с поля, лег в своем углу, отвернувшись к стене, и больше не встал. Похоронен
он был на чужбине, где-то на берегу реки Амур, у села Благословенное.
Мой отец, Андрей Ким, был крещен там же в русскую православную веру и
наречен христианским именем. Но, несмотря на это, отец никогда не был по
вере и по характеру русским человеком. Он всегда оставался корейцем - во
всей полноте своей натуры.
До пятнадцати лет, когда отец был направлен учиться на рабфак, он прожил с
дядей. Тот после смерти своего старшего брата остался в России, считая своим
долгом вырастить и воспитать трех племянников. У самого же дядьки в Корее
остались его семья и дети, с которыми он больше никогда не встретился в этой
жизни. Когда племянники выросли и разлетелись кто куда, дядька решил
пробираться на родину через Маньчжурию. На маньчжурской границе он и сгинул,
никто больше о нем ничего не слыхал.
В 1937 году, когда настал самый кровавый год сталинских репрессий, корейцев
принудительно выселили с Дальнего Востока. Крестьян, служащих, студентов,
рыбаков, детей и взрослых, актеров театра, охотников за пантами и искателей
горного женьшеня - всех корейцев погрузили в товарные вагоны и под конвоем
отправили в западном направлении...
Моя бабушка с материнской стороны, при крещении нареченная Анной, не раз
вспоминала впоследствии, грустными глазами уставясь куда-то в пространство и
деловито загибая пальцы на руке: "Нам пришлось все бросить: новый дом, двух
лошадей и дойную корову, весь урожай риса, соленые кимчи, закопанные в
глиняных бочарах в землю... Полный сундук, набитый кусками полотна. И всю
посуду: медные тазы, глубокие и мелкие чаши, блюда, много ложек и палочек
для еды - и все это из жаркой меди, вычищенной до блеска... Вся посуда
осталась целехонькой лежать на полках".
Итак, корейцев непонятно за что переселили с Дальнего Востока в пески
Казахстана, Узбекистана, в другие районы Средней Азии. Их лишили дома,
имущества, привычных родных мест - и глубокой осенью тридцать седьмого года
ссадили с товарных вагонов в камышовые болота у озера Балхаш, на угрюмые
пески Кызылкумов, в малярийные долины Узбекистана.
Это насильственное переселение прямо обвиняло: виноват! Но в чем? Так до сих
пор и не выяснено, в чем обвинялось корейское население Дальнего Востока. И
около трехсот тысяч человек отправилось отбывать бессрочную ссылку, затаив в
себе чувство неясной вины.
Вот так я и родился с комплексом вины в своей крови 15 июня 1939 года в
Казахстане, в южной его части, у гор с названием Тюлькубас, в поселке
русских переселенцев Сергиевке. Я помню голубой свет небес, мелькнувший за
окном. Помню маму, срезающую на огороде большим ножом зеленые перья лука...
Дует ветер, темные деревья сильно раскачиваются, стекло на окне, плохо
примазанное к раме, стучит: тыр-та! тыр-та! тыр-та!.. Это Сергиевка. Мой
отец получил там работу после окончания педагогического института. Мне,
значит, два года от роду.
Будет преувеличением говорить, что человек способен в самом раннем возрасте
постичь тягость и печаль существования. Нет, ничего подобного я тогда еще не
мог осознавать, а тягостное ощущение жизни рождалось потому, что началу моей
жизни - с двух лет и до шести - сопутствовало военное лихолетье. И чувство