"Анатолий Ким. Детские игры " - читать интересную книгу автора

утонули, потом прибило их к берегу.
Мы подошли к его дому и увидели, что Валька стоит во дворе возле
столбика с бельевой веревкой, к которому была привязана ободранная старая
кукла, и беззвучно сотрясается от плача, уткнув лицо в ладони. Мы долго
смотрели, как он плачет, потом Валерка засунул свой меч за пояс, открыл
калитку и вошел во двор. Медленно и неуверенно подошел он к Вальке и
остановился напротив. Снял с правой руки старую кожаную рукавицу, свою
боевую перчатку, всунул в рот изогнутый большой палец и, покусывая его,
исподлобья уставился на нас холодным, непонятным взглядом. И мы все -
Фома-предатель, Борька Корниенко, Генка Свинухов, я - друг за другом прошли
через скрипучую калитку и встали вокруг Вальки, траурно опустив к земле свои
мечи и сабли.


4

Не успевала еще земля освободиться от последних истлевающих клочьев
зимнего хлама, как мы переносили свои игры на сопку. Верх ее, плоский и
ровный, простирался вплоть до подножий темнеющих вдали гор, вершины и склоны
которых были в белых лежинах снега. Эти горы назывались у нас "Черная
сопка", "Медвежья сопка", "Два брата"... То были недоступные для нас
громады, то было соседство миллионов лет косного молчания рядом с нашим
быстротечным мальчишеством. А позади этих мрачноватых исполинов, меж их
плеч, синели островерхие вулканы и пики - тающие в заоблачье фантомы уже
вовсе не нашей эры. Мы взирали на них с недоверием, сомневаясь в их
реальности, и даже не считали нужным давать им названия.
Все обширное плато, предваряющее горы, выглядело странной равниной. Оно
было сплошь покрыто округлыми кочками, похожими на спины прилегших тучных
баранов. Одинаково ровные, неисчислимые, эти кочки были одеты пружинистым
покровом мхов и цепких стелющихся ягодников. Мы ползали по ним, приминая
ладонями упругое, щекочущее кожу руно, и подбирали прошлогоднюю бруснику.
Перезимовавшие под тяжелым, душным слоем снега, омытые в десяти водах весны,
багряные ягоды вздрагивали и осыпались, обнаруженные в своих потайных
местах, и лопались под нашими жадными пальцами. Эту ягоду лучше всего было
брать прямо губами, как если бы пришлось пить росу. Вкус такой ягоды
невозможно оценить взрослому человеку. Мы ползали по сухим, упругим
холмикам, пачкая рубахи кровавым соком, и выпивали ягодку за ягодкой. А
рядом прыгали прилетевшие из-за моря кулики и занимались тем же, молча
переглядываясь с нами.
В такой молчаливой работе проходили часы, начинали уставать губы,
вытянутые словно для поцелуя, чесались ладони, натертые колючим мхом и
вощеной листвой брусничника. Проглотившие тысячи ягодок, но отнюдь не сытые,
уже чуть утомленные и озябшие, но все еще продолжавшие окидывать блуждающим
взором укромные пазушки ягодника, в иные минуты мы впадали в томительное
беспокойство; приходила внезапная догадка, что застывшее под выгнутым
куполом неба великое время все же успело утратить часть себя, просочилось
куда-то невозвратно и коварно. То были внезапные уколы вечности, знакомые
всем, настигающие всегда неожиданно. И, неспособные унывать и грустить, мы
начинали дурачиться, переворачивались на спину и, припрыгивая всем телом на
мягком горбу кочки, то задирали ноги к небу, то кувыркались через голову -