"Анатолий Ким. Детские игры " - читать интересную книгу автора

восстанавливали нормальное кровообращение. Кулички поднимались с кочек и
отлетали шагов на пятнадцать в сторону.
Среди кочковатых ягодных просторов кое-где темнели заросли карликового
кедрача, стелющиеся кусты которого перепутывались крепкими кривыми ветвями,
колючая шуба густой хвои плотно накрывала их сверху. Под этими кустами
обнаруживались вдруг удивительно уютные темные пещерки, вид которых
пробуждал нашу воинственность. Эти зеленые убежища не могли быть не чем
иным, как военными объектами. Мы начинали игру "в штаб".
Находились старые провода и куски веревки, которые связывались и
протягивались от одного штаба к другому; звучали торопливые условные
сигналы: "Я Чайка-два, я Чайка-два!", "Я двадцать второй, отвечайте!"
Откладывались в сторону деревянные мечи и фанерные щиты - военные действия
приобретали современный характер. Бахали револьверные выстрелы, строчил
автомат, рвались гранаты. Враги падали теперь не поодиночке, сраженные
свистящим ударом сабли или меткой стрелой, но сразу сотнями под шквальным
пулеметным огнем. Взрывом удачно брошенной гранаты разметывало целую толпу
атакующих - будто кривляясь, они вскидывали руки, хватали воздух, гнулись
назад и в густом дыму опрокидывались на землю...
Ну что ж, оставим в покое детей, пусть играют в свои военные игры.
Другое время наступит для других десятилетних детей, которым взрослые сумеют
объяснить, что это не самая лучшая игра, пусть себе играют - они не
виноваты. Я думаю теперь о темной силе, что вмешивается в детские игры,
чтобы испортить их...
Мне хотелось рассказать о своем детском друге, которого звали Валерка
Додон, в ком самым главным качеством было поразительно верное чувство
справедливости. С этим он пришел на свет - и с этим должен оставаться
всегда, иначе нельзя, потому что энергия жизни есть все же мощная энергия
добра.
Семья их была культурной московской семьей, временно оказавшейся на
Камчатке. Где-то в Москве у них остались и квартира, и дача, и какая-то тетя
Агнесса. Они любили вспоминать прежнюю свою жизнь, скучали по ней, нежно
произносили, собравшись вечером в "медвежьей" комнате, странно звучащие
слова: Якиманка, Сивцев Вражек, Разгуляй... Мать Валерки была очень похожа
на него - белокурая красивая женщина, ярко красившая губы, курившая папиросы
"Беломор". Отчим, которого дети называли дядей Юрой, был маленький
чистенький мужчина в золотых очках, главный бухгалтер рыбокомбината. Мать
тоже была бухгалтером.
Дядя Юра в свободное время писал масляными красками - аккуратными
кисточками по аккуратно натянутому холстику, размешивая краски на аккуратной
маленькой палитре. Я помню, как он копировал из журнала картину, которая
называлась "Все в прошлом": сирень, странная старуха в чепчике и кружевах,
рядом другая... Это был тихий человек, не мешавший нашим играм...
И вдруг мы узнали, что родители Валерки обвиняются в крупной растрате и
их собираются судить. По всему поселку шли разговоры о тысячах, что якобы
наворовали себе главбух с женой. Они устроили какую-то "махинацию", и их
разоблачили.
Мы постигали зловещий смысл слова судить, глядя на взрослых. Мне оно
внушало необыкновенный, почти мистический ужас. Мои родители шептались с
испуганными лицами, мне было запрещено ходить к Валерке.
Сам он вскоре стал избегать нашего общества и, неуловимо