"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

сторону. И тотчас же звонкий девичий смех, торопливый и переливчатый,
прозвучал над ним. Философ выпрямился и увидел в раскрытом окне
шевельнувшуюся занавеску, поверх которой светлел во мгле комнаты полуовал
женского лица с прищуренными глазами и тонкими бровями, вздрагивающими от
сдерживаемого смеха. Отто Мейснер узнал Ольгу, младшую дочь хозяина,
улыбнулся ей приветливо и приложил шляпу к груди, найдя это наиболее
достойным в создавшемся положении. Девушка исчезла, но зато в другом окне
магистр увидел ее сестру, на желтом худом лице которой застыла насмешливая
улыбка. Отто Мейснер слегка поклонился ей и ушел со двора в свою комнату.
В другой раз, когда он лежал у себя на походной кровати, отрешенно
глядя в узорчатый потолок, вдруг мышиный шорох привлек его внимание, и,
оглянувшись, Отто Мейснер увидел, как в круглую дырочку, проделанную в низу
бумажной двери, просунулась соломинка и начала вращаться. Он тотчас же
закрыл глаза и сделал вид, что задремал. С трудом сдерживая улыбку, он
вспомнил, что в двери еще утром никакой дырочки не было. Вскоре мышиная
возня стихла, и магистр, приоткрыв глаза, заметил лежавшую у порога желтую
соломинку. Видимо, мыши надоело тщетно дразнить его и она, протолкнув
соломинку внутрь комнаты, потихоньку убежала.
Ночью наш Отто Мейснер долго лежал без сна, затем уснул и увидел то,
что будет, что было уже и что навсегда останется вне времени: соловьиный бой
в майское тихое утро, когда по часам была еще ночь, но над деревней, над
соломенными крышами и серыми купами тихих ветел уже высоко поднялась
жемчужная корона рассвета. Муж и жена лежали, слившись юными телами, словно
превращенные молниями отгремевшей страсти в единую бегущую струю, то
прохладную, то горячую, то замолкающую устало, без движения и всплеска.
Страсть в них дремала, но не сами они - муж с женою проснулись в одно и то
же время от соловьиных трелей, грянувших за раскрытым окном, и теперь
безмолвно внимали птичьей песне, чуткие и всезнающие в этот час - пророки
сами себе, судьи сами себе и безукоснительные исполнители собственного же
приговора над ними самими. Иногда соловей, оставив свои непостижимые
периоды, вдруг принимался щелкать одной лишь звонкой кастаньетой, и эти
отрывистые частые щелчки казались звуками торопливых поцелуев. Да, то
небольшой счастливый певец, которому просто далась жизнь и песня, радостно
целовал восходящее над прохладной тишиною земли огненное божество. Видя
солнце со стороны, сам громогласный провозвестник утра в то же время
находился внутри него, ибо свет, исходивший от восславляемого певцом
божества, тоже ведь был телом солнца - как и воздух, который он пил
торопливыми глотками, изливая в него же свою музыку. Те, кто любил, знают
главную тайну любви: непомерным блаженством осуществления исчерпывается она,
и вроде бы только смерть остается после для них двоих, любивших. Но незримый
пока третий строитель любви наплывает из таинственной пустоты будущего,
столь похожего на прошлое, и становится близко, наг и высок, соединяя своим
существом небо с землею, тлен и цветение, свет с космической тьмой. И тому
доказательство я, я - рыжеволосый внук Отто Мейснера, и он знает об этом.
Осуществилось, с облегчением думает он, слушая соловьиную песнь. И он словно
всегда знал об этом непременном осуществлении и потому мог так уверенно
действовать во всех своих проявлениях доброты, щедрости и бескорыстия.
Никто, пожалуй, не посмеет соврать, что видел или слышал, как впервые
объяснились его дед с бабкой, когда пришло время им полюбить друг друга. Не
станем и мы врать. Скажем просто, что Отто Мейснер увидел во сне сие