"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

снаружи. В каюте на столе горел канделябр о четырех свечах, в уголке на
креслице сидела испуганная Ольга. Одета была в корейскую длинную юбку и
куцую лиловую кофту с большим бантом на груди. Она быстро встала и бесшумно
метнулась навстречу ему, он бережно обнял ее и поцеловал. То был первый
поцелуй их любви, недолгий и тревожный. Затем Ольга глубоко, облегченно
вздохнула и вытерла мокрые глаза концом ленты. Желая в последний раз
посмотреть на родной берег, она подошла к окну каюты и отдернула штору. И
тут же громко вскрикнула, закрываясь рукою: лицом к лицу с нею стояла,
приникнув к окну снаружи, ее старшая сестра. Худое лицо ее, пересеченное
косыми полосами света, падавшего сквозь неровное стекло, было неподвижное и
белое, как у привидения.
Ольга выбежала из каюты. Пароход уже отвалил и медленно двигался вдоль
берега, колеса его шумели, словно водяная мельница. Недалеко у перил застыл
помощник капитана, задумчиво глядя на лунные всплески воды. Услышав стук
двери, он живо обернулся, сверкнул зубами, улыбаясь, и хотел что-то сказать,
но не успел. Ольга промчалась мимо, обогнула угол рубки, а серая тень ее
сестры метнулась прочь, перебежала к корме. Ольга громко, со слезами в
голосе, окликнула ее, но сестра не отозвалась, стоя на самом конце судна. И
только тут Нефедов заметил ее. Увидев еще одну девушку, по-видимому чем-то
связанную со всей этой романтической историей, молодой помощник капитана
направился к ней, исполнившись неясной надежды. Но та не дождалась его:
подобрав одной рукою длинную юбку, она молча прыгнула в воду, сжав вместе
ноги.
- Человек за бортом! - загремел Нефедов и стал сбрасывать китель, желая
прыгнуть вслед за девушкой.
Но тут подбежала Ольга и удержала его за плечо.
- Тише. Не надо, - сказала она. - Это моя сестра. Она плавает, как
утка.
Осталось навсегда неизвестным, как могла сестра узнать - какому наитию
подчиняясь - о предстоящем побеге. Она резко и сильно колотила ногами по
воде, ясно видимая на лунной дорожке, широко стлавшейся вслед за пароходом.
Черные каскады брызг поднимались от ее работающих ног, юбка надулась
пузырем, и плывущая была похожа на огромную черепаху, резвящуюся под луною.
Уже издали она вдруг закричала тоскливым, диким, срывающимся голосом:
- Ты еще вернешься ко мне, Ольга! Попомни, ты еще вернешься ко мне! Вот
увидишь!!
И теперь мы, взрослые представители рода Мейснеров, знаем доподлинно,
что пророчество этой вещей Кассандры сбылось. Через много лет Ольга, седая,
неузнаваемая, вернулась в свое село, ведя за руки двух огневолосых сыновей.
И постаревшая сестра, жившая одна, без матери и отца, которые после
революции сгинули где-то на Севере, угрюмо и равнодушно помогала растить
племянников. К тому времени она казалась немой - из-за своей нелюбви к
словам, выглядела крепкой сухопарой старушкой, и до настоящей, глубокой
старости ее обличье оставалось неизменным. Когда рыжие племянники выросли и
семейное дерево каждого окружило племя молодое, веселое, она с тем же
угрюмым равнодушием помогала воспитывать новое поколение. И уже в
Казахстане, куда переселилось в числе прочих корейцев и потомство Отто
Мейснера, умолкшая Кассандра однажды тихо умерла, сохранив на лице все то же
нелюдимое и мрачное выражение. Что, какую любовь или какую ненависть, унесла
она в своей иссохшей груди, осталось навеки неизвестным.