"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

водрузив на голову тяжелый саквояж, придерживая его одной рукою, далеко
опередила всех, мальчик нес сверток с походной кроватью путешественника, а
сам магистр тащил под мышкой старинный матросский сундучок с оружием и
бумагами. Мальчик время от времени приостанавливался и, поджидая спутника,
высоко поднимал фонарь.
Трудный путь восхождения по скользкой дороге вскоре кончился, и только
тут Отто Мейснер увидел село, незаметное с пристани: множество тускло
освещенных изнутри окон, прячущихся среди мокрой зелени кустов и деревьев.
Провожатые вели Отто Мейснера мимо этих низких, в частом переплете, желтых
окон. Влажная листва перед ними была налита изумрудным сиянием.
Подвели наконец к высоким воротам. Женщина, приникнув носом к калитке,
забарабанила кулаком. Во дворе стукнуло, открылась в доме дверь, вся в
сиянии брызнувшего наружу света, и первое, что услышал путешественник, были,
как показалось ему, женский плач и причитания. Но в следующую секунду стало
тихо и кто-то зашлепал через двор, остановился позади ворот. Мужской голос
что-то спросил, женщина отвечала. Калитка раскрылась - и путешественника
ввели в дом.
Отто Мейснер стоял посреди небольшой комнаты с низким потолком,
обклеенным цветной узорчатой бумагой. Комната была почти пуста, если не
считать камышовой циновки, устилавшей целиком весь пол, да стопки
разноцветных стеганых одеял, лежавших на низеньком помосте в углу. На стене
у входа висела керосиновая лампа со старательно вычищенным стеклянным
колпаком. Над нею на потолке темнел закопченный круг. И, стоя под этой
лампой, смуглолицый и седой хозяин дома читал письмо Опоелова, пробегая
глазами по бумаге и тут же попутно оглядывая ночного гостя. Закончив чтение,
хозяин пригнул в поклоне голову, показав торчащую серебристую щетину на
коротко остриженном затылке, а затем, пятясь, удалился из комнаты.
Магистр остался один, не зная, что делать дальше, но полагая, что
хозяин вскоре вернется и принесет ему хотя бы стул. Однако время шло, а
никто не появлялся. Тогда Отто Мейснер прошел к окну, в котором верхних два
ряда были застеклены, а не обклеены бумагой, как нижние ячейки рамы.
Ламповый свет падал сквозь окно на густую мокрую зелень какого-то куста,
дождь стекал по блестящим листьям - с листа на лист, - отчего они
вздрагивали, как живые. И, заглядывая в загадочную, сверкающую глубину
куста, Отто Мейснер ощутил сложное волнение, словно нечаянно заглянул в
таинство окружающего космоса - в само влажное чрево ночи, объемлющей
половину земного шара. А между тем он слышал, что в доме продолжается
какая-то ночная жизнь, совершают деятельное движение люди, чем-то
постукивают, переговариваются глухими застенными голосами. Но каким-то
особенным чувством Отто Мейснер понимал, что эти ночные звуки в доме не
имеют никакого отношения к нему самому, о нем, видимо, забыли совершенно. И
тогда философ решил располагаться здесь по своему усмотрению, как если бы
оказался Робинзоном на необитаемом острове. Он стал распаковывать большой
сверток с дорожным имуществом, и тут в комнату проскользнула молодая женщина
в длинной юбке и очень короткой, чуть пониже подмышек, тесной кофте с
длинными рукавами. Она бесшумно прошла к стопе пестрых одеял и, опустившись
на колени, принялась устраивать на полу ложе для гостя. То была довольно
худосочная дурнушка с тусклым желтым лицом и маленькими неприветливыми
глазами. Ни разу не обратив сумрачно сосредоточенного лица в сторону
пришельца, она расправила одеяла, легко похлопала рукой по валику