"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

продолговатой подушки, как бы стряхивая с нее пыль, а затем, не задерживаясь
ни на миг, удалилась восвояси. Отто Мейснер пожал плечами, усмехнулся и
продолжал распаковывать сверток. Он достал походную раскладную кровать, два
пушистых шотландских пледа и устроил свою постель в вежливом, но довольно
независимом отдалении от этой не очень-то гостеприимной хозяйской постели.
Затем философ энергично сбросил с себя мокрую одежду и облачился в сухой
спальный комбинезон. Прежде чем лечь в постель, он подошел к лампе и,
привстав на цыпочки, дунул в круглое, обдавшее его керосинным чадом ламповое
жерло. Свет погас, и Отто Мейснер, уставив невидящие, словно вмиг опустевшие
глаза в темноту, двинулся ощупью к раскладушке. Укладываясь в постель, он
улыбнулся, представив на миг седоусое гранитное лицо своего далекого деда,
которому и пожелал мысленно доброй ночи.

Глава 2

На другое утро, проснувшись в состоянии голодном, молодом и деятельном,
Отто Мейснер облачился в полосатый бухарский халат и, разложив прибор на
подоконнике, принялся за бритье. Он размазал жидкое мыло по подбородку, а
затем, глядя в зеркальце, начал осторожно снимать бритвой щетину, собирая
мыльные ошметки на кусочек бумажки. И тут же без стука и шороха снова вошла
неприветливая вчерашняя девица. Молча поставила рядом с зеркалом стеклянный
толстостенный жбан с водою и крошечный медный тазик, начищенный до блеска.
Философ, подперев языком щеку изнутри, поверх бритвы дружелюбно скосил глаза
на нее, но девица даже не оглянулась и ушла, шаркая матерчатыми туфлями по
полу. Он добрил свое узкое молодое лицо и, наклонившись над тазиком,
осторожно сполоснулся водою из жбана. Вода оказалась теплой, чистой, ее
после умывания оставалось много, и Отто Мейснер решил сварить себе кофе.
Он достал и налил дорожную спиртовку, разжег ее и поставил на пламя
крошечный серебряный кофейник вместимостью в две чашки. Вода вскоре
закипела, магистр отмерил обычную порцию коричневого порошка, засыпал
кофейник, и вмиг по комнате разошелся бодрый чудесный запах. Доспевшие на
жарком тропическом солнце, а затем прожаренные на огне, зерна кофе всегда
напоминали Отто Мейснеру о множестве смуглых людей, об их непостижимой,
влекущей жизни под жаркими небесами. Путешествуя, он увидел этих людей и эти
небеса над палящими плантациями Цейлона. Но знание производства кофе было
одно, а смуглая и золотистая, словно кофейная пенка, поэтическая эманация,
исходящая от утреннего запаха кофе, - совсем другое. И, с улыбкой раздумывая
об этом, магистр принялся распаковывать корзинку, которую положила в его
вместительный сак добросердная, с фламандским розовым румянцем на белом
лице, озабоченная фрау Опоелова. Тех продуктов, что были уложены в корзинку
щедрой купчихой, хватило бы на месяц пропитания весьма умеренному в еде
философу. Теперь, мысленно целуя ее белые полные ручки, Отто Мейснер наносил
на ломтик булки черный мазок блестящей паюсной икры.
Во время этого одинокого и задумчивого завтрака посетил магистра
седовласый хозяин, и Отто Мейснер, успевший почти забыть о его
существовании, вопросительно уставился на него. Купец опустился на колени
недалеко от походной кровати и почтительно потупился. Вдруг он стал что-то
бормотать, смущенно закланялся. Из его довольно продолжительной и не
очень-то правильной русской речи магистр с трудом понял, что в доме сейчас
беда. Тяжело больна младшая дочь хозяина. Были врачи, китаец, корейский