"Анатолий Ким. Запах Неустроева; Рыба Simplicitas (Два рассказа)" - читать интересную книгу автора

затылок мне дышала жена. "Не пускай, не пускай, не сходи с ума", - шепотом
говорила она, заходясь со страху. Как будто я собирался их пустить! Тогда
через глазок я узнал Неустроева, его еще можно было узнать в лицо - зимою
прошлого года... И как-то он сумел ведь пережить эту зиму.
Еще раз тот приходил, но днем и один. Селютин тогда его впустил, жены
не было дома. Вспомнилось, что когда-то давно Неустроев помог ему получить
перевод арабской книги. Захотелось узнать, как же тот докатился до такой
жизни... По последним сведениям, лет семь-восемь назад Неустроев вроде бы
преуспевал, стал даже заведующим отделом в издательстве. Потом, слышно было,
жена у него умерла, женился на другой, но как будто с новой женою прожил
совсем недолго... Кроме этих сведений, до Селютина уже ничего не доходило.
Теперь Неустроев сидел на кухонном стуле в неимоверно грязной одежде, и
Селютин ни о чем не осмеливался у него расспрашивать, а тот как будто бы не
узнавал нового хозяина квартиры и в скупых выражениях поведал ему, что он,
Неустроев, когда-то владел этой квартирой, а потом потерял ее. Селютин
угостил его чаем с баранками. Тот мочил кусочки баранки в чашке, потом
пальцами доставал их и, причмокивая, съедал. Перед Селютиным был как будто
другой человек. Он рассказал, что вышло у него с сыном. Сначала сын
отказался содержать отца, разделил лицевые счета на квартиру. Себе с женою
забрал две комнаты, одну оставил за родителем. Потом пришли маклеры, и с
ними сын заключил договор: они отселяют его с семьей в отдельную
двухкомнатную квартиру, но она будет в районе Строгино или в Чертанове. К
тому времени Неустроев уже год был без службы, издательство разорилось и
закрылось. До пенсии было еще далеко. Скоро сын съехал, а потом пришли
маклеры, принесли Неустроеву его паспорт и заявили, что он теперь должен
переехать или к сыну в Строгино, или в город Подольск, на свое новое место
жительства. Оказалось, что он, Неустроев, передал им свою комнату в обмен на
комнату в Подольске и за это получил денежную компенсацию. Все это было на
бумагах. И даже был в паспорте штамп с новой пропиской. И на бумагах всюду
стояла его подпись. Но он не помнил, когда подписывал эти бумаги, когда
отдавал паспорт... В комнате были вещи, оставшиеся после совместной жизни с
покойной женою, и он хотел перевезти их к сыну, однако тот и на порог не
пустил отца. Неустроев удалился, было теплое лето, и он некоторое время
спокойно прожил в овощных рядах Строгина. И как-то напрочь забыл новый адрес
сына, а также потерял паспорт - или его вытащили, когда он валялся пьяным
среди ящиков из-под фруктов. Неустроев тогда впервые пробовал жить без дома,
без паспорта, без кровати - спать на земле, подстелив раздавленные картонные
коробки из-под продуктов. Получилось. Только по ночам бывало холодно.
Заработать на водку, которой в Москве стало море, можно было, перебирая
фрукты и овощи. Этим же можно было закусывать и питаться. Виноград или груши
попадались иногда великолепные, прямо из Франции.
Домой на Пресню попал он только к осени. Вспомнил - и решил взять из
имущества хотя бы теплую одежду. Когда он вошел, в квартире стояло облако
пыли, словно густой туман, и кричали друг другу ремонтные рабочие. Ломали
перегородки, сдирали со стен старую штукатурку и дранки. И уже сшибли
потолки, подняли доски пола, чтобы перестлать их по-новому. Пройти было
некуда, да никто из работяг и не знал, где какое барахло тут было оставлено.
Неустроеву показали его комнату, от которой, собственно, осталось всего
две стены - две другие были снесены, чтобы образовалась большая комната,
объединенная с прежней прихожей. Посреди нового пространства возвышался