"Стивен Кинг. Сердца в Атлантиде" - читать интересную книгу автора

которая норовила оттопыриться и начать всхлипывать по-ребячьи. - Не то
чтобы, но не думаю, что тебе так уж неприятно".
- Будь мы Толстосумы, я бы дала тебе пять долларов протранжирить на
пляже. Черт! И десять дала бы. Тебе не пришлось бы позаимствовать из своей
"велосипедной" банки, если бы тебе захотелось повертеть свою миленькую
девочку в Мертвой Петле...
"Она не моя девочка! - закричал Бобби на мать внутри себя. - ОНА НЕ
МОЯ МИЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА!"
- ..или покатать ее по "русским горкам". Но, конечно, будь мы
Толстосумы, тебе не пришлось бы копить на велосипед, верно? - Ее голос
становился все пронзительнее, пронзительнее. Что бы ни грызло ее последние
месяцы, теперь грозило вырваться наружу, брызжа пеной, будто шипучка,
разъедая, будто кислота. - Не знаю, заметил ли ты это, но твой отец не то
чтобы нас очень обеспечил, и я делаю, что могу. Я кормлю тебя одеваю, я
заплатила за тебя в Стерлинг-Хаус, чтобы ты мог играть в бейсбол, пока я
копаюсь среди бумаг в душной конторе. Тебя пригласили поехать на пляж
вместе с другими детьми, и я очень счастлива за тебя, но как ты
профинансируешь этот свой день отдыха - твое дело. Если хочешь кататься на
аттракционах, возьми деньги из своей банки и прокатай их. Если не хочешь,
так просто играй на пляже или оставайся дома. Мне все равно. Я просто
хочу, чтобы ты перестал клянчить. Не выношу, когда ты клянчишь и хнычешь.
Совсем как... - Она умолкла, вздохнула, открыла сумочку, вынула сигареты.
- Не выношу, когда ты клянчишь и хнычешь, - повторила она. "Совсем как
твой отец" - вот чего она не договорила.
- Так в чем дело, розан белый? - спросила она. - Ты все сказал?
Бобби молчал, ему жгло щеки, жгло глаза, он смотрел на свои кеды и
напрягал всю силу воли, чтобы не разнюниться. В эту минуту стоило ему
всхлипнуть совсем чуть-чуть - и почти наверное ему пришлось бы до ночи
сидеть взаперти: она по-настоящему взбесилась и только ждала, к чему бы
прицепиться. Но если бы надо было удерживать только всхлипы! Ему хотелось
заорать на нее, что лучше он будет похож на отца, чем на нее, старую
сквалыжницу и жмотиху, которая на жалкий пятицентовик не расщедрится. Ну и
что, если покойный не такой уж замечательный Рэндолл Гарфилд их не
обеспечил? Почему она всегда говорит так, будто это его вина? Кто вышел за
него замуж?
- Ты уверен, Бобби-бой? Больше ты не намерен нахально огрызаться? - В
ее голосе зазвучала самая опасная нота, своего рода хрупкая веселость.
Если не знать ее, можно было бы подумать, что она в добром настроении.
Бобби уставился на свои кеды и больше ничего не сказал. Запер все
всхлипы, все гневные слова у себя в горле и ничего не сказал. Между ними
колыхалось молчание. Он чувствовал запах ее сигареты - и всех вчерашних
сигарет, и тех, которые были выкурены в другие вечера, когда она не
столько смотрела на экран телевизора, сколько сквозь него, ожидая, чтобы
зазвонил телефон.
- Ладно, думается, мы все выяснили, - сказала она, дав ему секунд
пятнадцать на то, чтобы открыть рот и вякнуть что-нибудь такое. - Приятно
провести день, Бобби. - Она вышла, не поцеловав его.
Бобби подошел к открытому окну (по его лицу теперь текли слезы, но он
их словно не замечал), отдернул занавеску и смотрел, как она, стуча
каблучками, идет к Коммонволф-стрит. Он сделал пару глубоких влажных