"Хайнар Кипхардт. Герой дня " - читать интересную книгу автора

знаниями, а он так и остался непокорным и себе на уме, отказываясь выполнять
любой приказ. Своим неразумием он поколебал веру Пауля Цимера в то, что
всякий человек в конечном счете воспитуем, и Рудат был досрочно
откомандирован на Восточный фронт, ибо Пауль Цимер не мог дольше выносить
вида этой наглой ухмыляющейся рожи. И вот теперь, к своей превеликой досаде,
Цимер вдруг встретил его живым-здоровым, да еще в чине старшего рядового.


* * *

Сидя на ящике с минами, Рудат уплетал песочный пирог из посылки. В
пакет мать положила фотографию. Как она состарилась. В очках. Улыбается.
Пишет, что теперь прилично зарабатывает шитьем, потому что всех портных
призвали в армию, и копит ему на учебу. Он спрятал снимок в солдатскую
книжку и расстегнул френч. Солнце уже здорово припекало. Взгляд его упал на
яркую литографию на стенке окопа: голая баба в одном-единственном полосатом
чулке. "Крестьянская Венера" Зеппа Хильца, любимого живописца фюрера.
Красоток вроде этой солдаты развесили повсюду в тех местах, которые
просматривались с русских позиций. В случае нехватки цветных картинок
прибегали к самодельным рисункам, большей частью примитивным, но доходчивым.
На своем берегу русские уснастили просматриваемые участки всевозможными
лозунгами: "Гитлер капут!" или: "Да здравствует революция во всем мире!" Все
знали, что в этих местах надо держать ухо востро: снайперы не дремлют, и на
пулю обычно нарывались только новички, расположившиеся писать письма или по
нужде.
Мать писала, что от отца третий месяц нет вестей. Отец был в
Бухенвальде. Последний раз Рудат видел его семь лет назад. Перед вторым [51]
арестом. Ранним утром, в излюбленное для арестов время. Под песочным пирогом
еще одна фотография: отец в пенсне, мать, стриженная под мальчика, и он,
Рудат, в шерстяном костюмчике от Бляйле. В ту пору отец был редактором
окружной рабочей газеты "Пролетарий". И эту карточку Рудат тоже спрятал в
солдатскую книжку. Потом вытащил из посылки мешочек с кремнями, пакетик
сахарина и фунтовую пачку соли. Все это можно выгодно обменять у местных
жителей на яйца или сало. Городок Рыльск, спускавшийся к самому Сейму, был
только частично очищен от гражданского населения. За один кремешок давали
четыре-пять яиц. Рудат раздумывал, не отдать ли сахарин Башаровым - матери,
двум дочерям и худенькому мальчику. Он частенько заходил к ним.
Познакомились они две недели назад, когда какой-то пьяный ефрейтор
учинил в прихожей дебош, пальнув в кошку и разбив три лампочки, так как ему,
видите ли, не открыли дверь и тем самым нанесли оскорбление. Когда Рудат
вмешался, ефрейтор поспешил раз десять заверить его, что он самый смирный
человек на свете и поэтому не терпит грубостей и бесчестия. Девчонки в это
время отсиживались на чердаке. Старшая чуточку смахивала на японку, только
была покруглее. Она во все глаза смотрела на Рудата, а Рудат - на нее. На
секунду у него даже мелькнула мысль о любви с первого взгляда, но потом он
сообразил, что девчонка просто боится. Тогда он повесил автомат на вешалку и
сказал по-русски: "Все дерьмо". Она засмеялась. А он добавил: "Гитлер ж...".
Девушка опять засмеялась, и с тех пор Рудат стал туда захаживать. Таня - так
звали девушку - знала всего несколько слов по-немецки, а Рудат столько же
по-русски. Они нравились друг другу, и по ночам Рудат иной раз воображал,