"А.Ф.Кистяковский. Исследование о смертной казни " - читать интересную книгу автора

потому что все здесь происходит между человеком и Богом, который знает меру
и время своего мщения; с другой - известные действия, задевающие религиозные
интересы, он считает потому наказуемыми, что они содержат вместе с тем в
себе нарушение спокойствия и безопасности или граждан вообще, или известного
класса граждан, или каждого в отдельности. За эти преступления он считает
достаточными следующие наказания: лишение всех выгод, доставляемых религиею,
изгнание из храмов, удаление из общества верующих на время или навсегда. Это
очертание круга религиозных преступлений и определение той же наказуемости
принято императрицею Екатериною II в ее Наказе, ст.74. Позднейшие
криминалисты XVIII в., приняв учение Монтескье об этом предмете,
специализировали его аргументацию. Гр. Соден в своем сочинении "Дух немецких
уголовных законов" доказывает, что единственное основание для наказуемости
богохульства есть тот вред, который происходит от него для общества; с этой
точки зрения, оскорбление божества не есть земное преступление; оно подлежит
только божественному суду; человек без оскорбления божества не может
вмешиваться в его суд. Гражданским же преступлением оно является настолько,
насколько оно нарушает покой государства; а с этой, единственно верной точки
зрения, оно не является в том тяжком, ужасном виде, в котором изображают его
нам законы. Вследствие таких соображений он считает крайне несправедливым
всякое тяжкое наказание за это преступление, а тем более смертную казнь.
Бриссо де Варвиль, другой криминалист XVIII в., выходя из того же
общераспространенного в то время взгляда на религиозные преступления,
следующим образом применяет его к преступлению, известному под именем ереси.
Ересь, говорит он, не может быть социальным преступлением, ибо, в противном
случае, все люди были бы один пред другим еретиками и подлежали бы
наказанию: лютеранизм есть ересь в Риме, католическая вера является ересью в
Лондоне. Известный Омар есть еретик для Испании, и Алий - для
Константинополя. Нарушение общественного порядка - вот единственная мерка
для определения наказаний. Но разве ересь или разномыслие производит
какое-нибудь нарушение общественного порядка? Для монарха и государства
главный интерес состоит в том, чтобы иметь верных граждан, храбрых солдат;
но кто имеет мнения, отличные от мнений короля или нации, разве он поэтому
обладает в меньшей степени этими качествами? Волшебство, говорит он далее,
как преступление есть химера; тупоумны те, которые верят в него; преступники
те, которые заставляют жечь ведьм. Затем, признавая наказуемыми как
преступления против религии простой гражданский беспорядок, могущий
произвести религиозный соблазн, публичное оскорбление каких бы то ни было
верований граждан, нарушение богослужебных обрядов во время их совершения,
он, однако ж, отвергает необходимость за эти действия тяжких наказаний и, в
частности, смертной казни. Те же доводы приводили эти писатели и против
употребления смертной казни и за другие виды преступлений религиозных. Таков
был взгляд передовых специалистов XVIII в. на несправедливость и
неуместность смертной казни за преступления против религии. И этот взгляд
был не произведением идеологии, а порождением совершившегося факта.
Филанджиери, писатель XVIII в., говорит, что кровавые законы против
колдовства, изданные в века варварства и суеверия, не были в его время
отменены ни в одном европейском кодексе, за исключением Англии; но они
остаются почти в бездействии благодаря гуманности и умеренности судей.
Уважение к общественному мнению парализирует закон в столицах и в больших
городах; но в провинциях, в селах, в глуши деревень, в темных и пустынных