"Диана Кизис. Последний штрих " - читать интересную книгу автора

каталога мод. Руки Зак глубоко засунул в карманы, а из-за ушей у него
торчали светло-русые вихры, словно у малыша на баночках с детским питанием.
Я невольно залюбовалась им: какой же он все-таки красавец, даже сейчас! Я
знала, что не должна так думать, и сама себе подивилась. Похожее чувство
возникает, когда, уже будучи взрослой, случайно опрокинешь стакан с водой
или допустишь иную оплошность в том же духе. Как-никак Зак - жених Сесил.
- Вот дьявол, - сказан он, кивнув на сигарету. Вид у пего был усталый.
- Прости, - пробормотала я. - Прости, Зак, мне очень жаль.
- Так что получится? - снова спросил он.
- Из чего?
- Что получится, если коробку гвоздей выкрасить в розовый цвет?
Я покачала головой. Откуда мне знать?
- Розовые гвоздики.
Я через силу улыбнулась и протянула ему цветы. Он посмотрел на открытку
и усмехнулся, когда увидел, что я там нацарапала: "Прости, что букет такой
страшный. Поправляйся скорее".
Зак взял у меня сигарету, затянулся, высунул язык -мол, какая гадость -
и вернул сигарету обратно.
- Эти остолопы из приемной наплетут всего с три короба, а доктора не
торопятся раскрывать карты.
- Она поправится? - спросила я. Зак передернул плечами.
- Не знаю. Надеюсь, что да. Ты давай держись, ладно? А цветы я передам
Сесил, как только смогу.
С этими словами он легонько похлопал меня по плечу и снова направился к
больнице. Автоматические двери со вздохом пропустили его внутрь.
Через двенадцать часов после аварии Сесил открыла глаза, но она
по-прежнему находилась на втором уровне нарушения сознания - всего на
ступень выше, чем коматозное состояние, - согласно шкале с нелепым названием
"Ранчо Лос-Амигос". (Когда Зак объяснил мне, что по этой шкале измеряется
степень бодрствования мозга, я не удержалась и воскликнула: "Оле!") На
третий день Сесил уже узнавала голос матери и начала самостоятельно дышать,
так что ее повысили до третьего уровня. Нам сказали, что это очень хорошо.
Разумеется, мы с Брин не могли наблюдать эти постепенные улучшения: в
реанимацию пускали только родственников.
Вооруженные информацией из вторых рук, я и Брин обзванивали приятелей и
знакомых и сообщали им новости, словно в игре "испорченный телефон". За две
недели это вошло у нас в привычку. В первую очередь обзванивались близкие
друзья, такие, как Лора, с которой мы познакомились еще в Боулдере. Затем
шли коллеги Сесил по работе, потом - бывшие приятели, которых мотало по
городам и весям, от Голливуда до захолустного Брентвуда. Мы звонили друзьям,
писавшим сценарии для реалити-шоу; подругам, которые ушли с работы и сидели
с детьми; и тем, кто вдрызг разругался со своими супругами. Стоя за дверью
комнаты ожидания и прижимая к уху сотовый, я передавала всем просьбу Зака:
никаких посещений. Можно присылать цветы. Людей интересовали мельчайшие
подробности диагноза: почти у всех нечто подобное случаюсь с тетушкой или
двоюродной сестрой. Я заучивала медицинские термины, подобно тому как
официантка заучивает названия фирменных блюд. Контузия... водянка...
гематома... Эти непривычные слова подчас бывало трудно выговорить.
Брин и я из кожи вон лезли, чтобы хоть чем-нибудь помочь. Мы каждый
день приносили в больницу подарок и вручали его Заку. Это мог быть букет