"Юрий Кларов. Арестант пятой камеры" - читать интересную книгу автора

Транссибирской магистрали отходили чехи и американцы, за ними румыны,
итальянцы, сербы, поляки и лишь в последнюю очередь - русские.
Воспользовавшись этим приказом, союзники задерживали не только воинские
эшелоны, но и поезда с ранеными, больными и беженцами. Дело дошло до того,
что чешские легионеры попытались отобрать паровоз у одного из поездов ставки
"верховного правителя". Это переполнило чашу терпения... Генерал Каппель,
которому Колчак поручил призвать чехов - "наших военнопленных" к порядку,
направил командиру корпуса Яну Сыровому возмущенную телеграмму. Телеграмма
заканчивалась вызовом на дуэль... Но, как и следовало ожидать, это
впечатления не произвело. Флегматичный Сыровой тут же ответил
"брату-генералу Капелю", что охотно принимает его вызов... но только после
полной эвакуации чешских войск из Сибири. И в том порядке, в каком это
предусмотрено генералом Жаненом...
Не изменила положения и угроза читинского самодержца атамана Семенова
("В случае неисполнения вами этого требования я с болью в сердце пойду и
всей имеющейся в моем распоряжении вооруженной силой заставлю вас исполнить
ваш долг перед человечеством и замученной сестрой вашей - Россией").
Чешское командование не верило ни в "сердечную боль" живущего на
содержании у японцев атамана, ни в боеспособность его отрядов. Кроме того,
еще в ноябре, когда крах белого движения не вызывал уже серьезных сомнений,
всем союзным державам был разослан чешский меморандум, в котором говорилось,
что чехи не собираются дальше поддерживать Колчака и их единственная цель -
возвращение на родину. Поэтому ответ на угрозу был предельно краток -
"Попробуйте...".
И на рельсах Транссибирской магистрали по-прежнему безжизненно
застывали, покрываясь толстой ледяной коркой, русские эшелоны. Неслись над
тайгой, обрываясь на самой высокой ноте, гудки паровозов.
Кладбище на колесах беспрерывно пополнялось новыми составами, В
декабре, начиная от Новониколаевска, уже вся железная дорога до самого
горизонта была забита брошенными вагонами и открытыми платформами с
вывезенными с Урала машинами и станками, со снаряжением, боеприпасами и
людьми...
Стояли в безмолвии вросшие в ледяные горы нечистот и превратившиеся в
морги санитарные поезда. Свистел ветер в проломленных стенах вагонов,
забивая сухим и колючим снегом жерла пушек, врывался сквозь выбитые стекла в
купе, наметая сугробы на брошенные чемоданы, баулы и корзины, с безразличным
милосердием прикрывал глаза умершим...
Хоронить погибших в пути было некогда, но бросать их под откос все-таки
не решались. С богом и совестью шли на компромисс: наскоро прочитав молитву,
складывали тела штабелями в теплушках и товарных вагонах. Авось кто и
похоронит, свет не без добрых людей... Надеясь на то же всемогущее "авось",
покидали заиндевевшие поезда и, закутавшись по глаза, брели на восток.
На привалах ломали вагоны, разжигали костры, грелись, складывали в
теплушках вновь преставившихся и снова шли на восток, подгоняемые ветром и
призрачной надеждой на спасение.
Туда же в глубь Сибири отступали воинские части. Избегая встреч с
крупными партизанскими соединениями, отходили по старому Сибирскому тракту и
проселочным дорогам тысячи солдат и офицеров. Шли пешком. Ехали на
реквизированных в селах подводах. Окоченевшие от мороза и злобы,
расстреливали в тюрьмах политических заключенных, закалывали штыками