"Владимир Клименко. Урод" - читать интересную книгу автора

разбрасывала их по обеим сторонам кровати, и я постоянно запинался, когда
бегал вокруг с лекарствами.
Мы уже давно научились лечить себя сами. Обычными людскими
лекарствами. Хотя мы и не люди, они, как правило, нам помогали, но только
не в этот раз.
Мама умерла, и я похоронил ее сам на лугу за рекой, куда легче было
долететь из-за попутных потоков воздуха. Нести ее было тяжело. Я летел
низко сначала над городом, постоянно боясь, что заметит патруль и откроет
беспорядочную стрельбу из автоматов, - в городе второй месяц действует
комендантский час, - а потом над рекой с белыми и красными огнями бакенов.
Я летел так низко, что пропыхтевший одинокий буксир обдал меня теплым и
вонючим дымом дизеля, и мои крылья качнуло над черной водой.
Я не знаю, где мама брала талоны на продукты. Как странно, что
родители так и не удосужились посвятить меня в обычные людские дела. Мы
научились обходиться немногим. Отец всегда говорил:
- Для того, чтобы стать настоящими людьми - надо научиться питаться,
как они, и, по возможности, обходиться без мяса.
Теперь, когда когти у меня отрастают за день больше, чем раньше за
неделю, мне все чаще представляется охота. Странные картины проносятся в
моем мозгу, когда я лежу ночью в кровати и пересиливаю желание выйти на
крышу и окунуться в насыщенный запахами летний воздух. Я знаю, что вон на
том тополе постоянно ночует большая стая воробьев. Я бы мог их есть
целиком, с перьями, перемалывая хрупкие косточки крепкими зубами. Я знаю,
что мог бы сделать это, хотя еще ни разу не поймал и не убил ни одного
живого существа.
Только во сне приходит ко мне картина охоты, и я вижу глубокие
провалы теней между редкими деревьями саванны и маленькое стадо антилоп,
чутко вздрагивающих даже во время отдыха, и себя, почему-то со стороны,
летящего над острой и жесткой щеткой травы. А дальше всегда следует
быстрый нырок вниз, и я чувствую, как мои когти впиваются в нежное
ворсистое горло, и тут же я обрушиваю всю тяжесть своего тела на тонкий и
одновременно упругий антилопий хребет.
После этого сна я обычно просыпаюсь от какого-то хриплого урчания и
только потом с удивлением замечаю, что эти страшные звуки издаю я сам.
Раньше я всегда после этого сна видел над собой встревоженное лицо
матери. Она гладила меня по руке и успокаивала, что сон больше не
повторится. А по утрам отец испытующе смотрел на меня и недоуменно
вскидывал брови - ему было непонятно почему я вижу эти сны, хотя и не
помню своей родины.
Уже значительно позже отец неохотно и скупо начал рассказывать о том,
как мы жили раньше. О нашем небольшом народе, прячущемся в глухих
необжитых районах, о нашем великом умении охотиться и сражаться, о
жестокости нашего племени и ненависти к людям. Люди теснили наши семьи все
дальше и дальше, в вглубь континента. Они строили города и дороги, они
убивали наших воинов и нас становилось все меньше, они называли нас
колдунами и нежитью, а мы подстерегали ночью одиноких путников и
перекусывали им горло, и этой ненависти не было конца.
- Но ты не должен быть таким, - всегда повторял после своих рассказов
отец. - Мы все не должны быть такими. Мы должны жить в мире, где любовь и
согласие, мы должны научиться любви, иначе у нас не будет будущего. Многие