"Николай Климонтович. Мы, значит, армяне, а вы на гобое " - читать интересную книгу автора

недавно он докопался до слоя твердой глины, а лопату соседа было не жаль.
Отработав, Космонавт ткнул лопату в кучу навоза перед задней дверью
Милиционера, быть может, забыл, у кого одолжил. Или ему просто было лень
пройти на четыре метра дальше, обратно к крыльцу Гобоиста, - куча навоза
была сгружена как раз на границе участков его и милицейского, а никаких
заборов между соседями еще не было возведено.
Милиционер весьма обрадовался, что теперь у него обнаружилась лишняя
лопата, взял в хозяйство и выкопал с ее помощью яму под яблоню, что уже три
дня назад велела сделать жена, но за шашлыками и пьянством дело временно
замялось. Едва Милиционер закончил, у него попросила инструмент соседка с
краю, мать армянина Артура, не имевшего, впрочем, отношения к рыцарям
Круглого стола, но - к рыцарям общественного питания, и дело с лопатой
совсем запуталось.
Гобоист хватился лопаты лишь через два дня, когда вернулся из Москвы на
своей пожилой машине и решил изготовить лунки под бордюрные астры: рассаду
он приобрел по дороге. Он ткнулся туда-сюда, лопаты не нашел и расстроился.
Его вообще повергали в уныние не крупные неприятности, которым он умел
мужественно противостоять, но такие вот мелочи, пропажи из-под рук, когда
очки для телевизора решают сбежать, тапочки прячутся, перчатки теряются и
покидает хозяина зонт. Эта борьба со злобным миром мелких бытовых вещей его
изнуряла... Гобоист вышел на заднее крыльцо, тоскуя, как вдруг заметил
собственный инструмент в руках старухи - соседка в любую погоду возилась в
своем огороде. Свою лопату он узнал бы из тысячи. И сказал, чуть смущаясь,
что, мол, лопата принадлежит ему, Гобоисту. Старуха же удивленно ответила,
что сама лично - тому уж несколько дней - взяла взаймы эту самую лопату у
милиционера Птицына, -старуха любила слово лично. Лично у нас, у
Долманянов, - часто приговаривала она.
Но Гобоист безошибочно узнал свой криво торчащий из дырки в штыке
гвоздь, и ему стало обидно, что старуха так беспардонно лжет ему в глаза. Он
пошел к себе в кабинет, который устроил на втором этаже, рядом с балконом, и
выпил. А вечером незаметно, как тать, забрал свою лопату с соседского
крыльца и спрятал в доме.
Временно справедливость на ограниченной территории была
восстановлена...
Именовался этот двухэтажный кирпичный барак на четыре семьи - то, что в
рабочем пригороде европейского города назвали бы town hause, -
Коттедж. Стояло это одинокое строение посреди рабочего поселка и
глядело барином. Вокруг были другие бараки, но одноэтажные, из досок и
щитов, темные от старости и пролившейся на них за многие годы влаги,
кучились ветхие сараи и курятники, вольно раскидывались веселые пестрые
помойки с копошившимися там шелудивыми котами, спугивавшими клюющих птиц;
здесь же, неподалеку, моталось белье на веревках, росли и плодоносили кусты
смородины и рябины, кудрявилась картошка, ходили вислозадые бабы в
телогрейках и резиновых сапогах, коли шел дождь, в жару - в цветастых
тряпочных тапочках на грязных босых ногах и линялых ситцевых сарафанах;
качаясь, шастали мужики. Ветер доносил до Коттеджа запах навоза с ближайшей
фермы, аромат мусора, вонь прогорклого масла, на котором жарили пищу, и
дощатых сортиров.
Конечно же, Коттедж был оазисом цивилизации. К нему были подведены
магистральный газ и электричество, в нем были ванные и теплые туалетные